— Труба старая, прохудилась. Стоит с тех пор, как построен дом, а это не вчера было.
Уж не обиделась ли она?
— Я не знала. Что же теперь делать?
— Я мог бы ее запаять, но это все равно ненадолго. Лучше сменить ее до самого стояка. Постойте-ка… Три метра. Три с половиной… У вас есть водопроводчик?
— Помнится, у меня никогда не было в нем надобности, во всяком случае, с тех пор, как умер муж. А раньше всем этим занимался он.
Одна во всем доме, она казалась такой беспомощной, такой растерявшейся, что он предложил:
— Хотите, я этим займусь?
— Вы водопроводчик?
— Не совсем, но немного разбираюсь.
— А дорого это мне обойдется?
— Ровно столько, сколько стоят три с половиной метра труб.
Он спустился за ней на первый этаж.
— Чем бы мне вас угостить? Не откажетесь выпить стаканчик?
В тот день он впервые столкнулся с ее хваленым укрепляющим.
— Вам такое не по вкусу?
— Да нет, недурно.
— В молодости я принимала это от анемии. По рюмке перед завтраком. Я никогда не могла похвастать отменным здоровьем…
Это его развеселило. Он пошел к себе, переоделся, потом купил в скобяной лавке кусок трубы. Когда он позвонил у ее дверей, она уже успела переодеться в бледно-розовое платье и поправить прическу.
— Уже? Я причиняю вам такое беспокойство… У вас правда нет сейчас более важных дел?
— Я целыми днями бездельничаю.
— Верно, я часто вижу, как вы сидите у окна. Вы тоже один живете?
— С тех пор, как овдовел.
— И не работаете? Раньше вы уходили рано утром, а возвращались вечером.
— Я уже полгода на пенсии.
Она постеснялась спросить, что у него была за работа. Он принес паяльник, ящик с инструментами и провозился чуть больше часа.
— До чего же это любезно с вашей стороны! Одинокая женщина, чуть что не так, становится как без рук и совершенно теряется.
— Если у вас опять случится протечка или еще что-нибудь, обращайтесь ко мне не задумываясь.
— Сколько я вам должна?
Он вытащил из кармана счет от торговца скобяным товаром — пятнадцать франков и несколько сантимов.
— А за работу?
— Не возьму. Мне было очень приятно оказать вам эту пустяковую услугу.
— Выпьете еще стаканчик?
— Откровенно говоря, я пью только вино.
— А у меня-то его и нет! Знаете что? Приходите сегодня вечерком, я припасу бутылочку.
— С меня хватит и разливного. Я к бутылочному не привык.
Солнце сияло. На пороге они оба улыбнулись.
Вспоминать об этом Буэн не любил.
Он сидел жалкий, в халате, в шлепанцах на босу ногу. В кухне было холодно. Из носа у него текло, он то и дело сморкался.
Он пошел в гостиную за итальянской сигарой, но у табака оказался неприятный вкус. Он не курил все три дня, что лежал в постели. И почти не ел.
Маргарита приносила ему горячий лимонад с медом, он пил его, кружка за кружкой. Она пекла ему пирожные с кремом. Хотела налепить на грудь и на спину жгучие горчичники и расстроилась, когда он от них отказался.
А теперь? Он услышал, как у него над головой потекла из крана вода, и сделал из этого вывод, что жена встала и чистит зубы. Боится, наверное. Он гадал, отважится ли она сойти вниз, когда оденется.
Сколько стаканов вина он выпил? Бутылка опустела. Он встал, пошел к буфету и достал новую бутылку; тогда еще у них был общий буфет. Обычно он не злоупотреблял спиртным: случаи, когда он напился, можно было пересчитать по пальцам.
Но этим утром лицо его налилось кровью, — наверное, он был красен, как рак. Ему казалось, что произошло нечто очень важное и он еще не в состоянии взвесить все последствия. Если уж дошло до того, что Маргарита отравила его кота, значит все вранье, он и раньше это подозревал, да не хотелось верить. Он перебирал разные случаи, вспоминал обрывки фраз, взгляды.
Они никогда не произнесли слова «любовь». Это было им не по годам. Любил ли он Анжелу, свою первую жену? Неужели Маргарита — какая ломака! — в самом деле любила первого мужа?
Теперь трудно уже было установить, кому из них первому пришла мысль соединить их жизни.
Их разделяла только ширина тупика. Ни ему, ни ей не пришлось испытать долгие годы одиночества. Напротив, оба привыкли к жизни в браке. Эмиль жил один в комнате, под ним — молодая семья, муж и жена, у которых недавно родился ребенок. Маргарита тоже была совсем одна у себя в доме и чувствовала себя как-то потерянно, неуверенно.
Когда он навещал ее под вечер, она притворялась обаятельной, беззаботной. Быть может, чуть больше, чем следовало, распространялась о счастливых временах их семьи и о золотой поре детства. Тем не менее казалось, что она с веселым благодушием взирает на все человечество, за исключением отца и сына Сальнавов, представлявшихся ей сущими злодеями из мелодрамы.
Их обогатило состояние, которое должно было достаться ей. Рауль Сальнав занимает просторную квартиру на бульваре Распай, выстроил виллу на берегу Сены, на краю леса Фонтенбло.
Бисквиты Дуазов! Деньги Дуазов! Честность Дуазов, побудившая их продать дома по одной стороне сквера, носящего их имя!
В то время уже поговаривали, что следует все пустить на снос и выстроить доходные многоквартирные дома; к Маргарите то и дело обращались с подобными предложениями.
— Я, конечно, отказалась. Уж лучше голодать!
Ему бы заподозрить неладное, а он слушал и улыбался. О нем самом она расспрашивала мало, и это тоже должно было ее насторожить. В сущности, единственной живой душой, которая его интересовала, была она, со всеми ее покойниками, по-прежнему окружавшими ее защитным ореолом.
Сегодня он понял. Маргарита не хотела нанять прислугу, женщину, которая помогала бы ей по хозяйству, потому что не вынесла бы присутствия в доме особы одного с нею пола. Но все же она нуждалась в помощи. Ей могла понадобиться чья-то поддержка. Заболеет или ногу сломает… А у нее даже телефона нет, чтобы позвать на подмогу: она сама попросила, чтобы его сняли.
— Никто не станет мне звонить. Я только трясусь со страху всякий раз, как кто-нибудь ошибется номером.
Эмиль подозревал, что она скупа. Теперь он был убежден в ее скупости, которая тоже сыграла роль в их браке: плохо ли день и ночь иметь в своем распоряжении человека, которому не нужно платить?
Буэн получал пенсию. Однажды он упомянул к слову, что, женись он, после его смерти половину его пенсии будут выплачивать вдове.
Маргарита никогда не распространялась о своем состоянии. Дома по одной стороне тупика по-прежнему принадлежали ей. Три раза в год жильцы носили ей квартирную плату. Они по очереди входили в гостиную. Буэн понятия не имел, сколько жена с них брала, что делала с деньгами. Может быть, клала их в банк? Занимался ли кто-нибудь помещением ее капитала? Она упоминала только о расходах, о том, что от нее требуют ремонта, что крыши протекают, а окна и двери пора чинить.
