— Так, по крайней мере, он пытался представить дело, но я отлично видел, что между ними никогда ничего не было…
— Полагаю также, что мой племянник Доссен сжег и эту бумажку… С ваших слов получается, вроде он был у вас главарем…
— Он и был!
— Итак, речь шла не о простых встречах друзей, но о настоящей организации. Как же она называлась?
— Банда «Боксинг».
— Джо Боксер входил в нее?
— Нет… Устав он знал, но не хотел мешаться в такие дела, потому что у него патент…
— Не понимаю…
— Ну, если бы его взяли, у него отобрали бы патент… Так как он рецидивист…
Лурса не улыбнулся, услышав это столь неожиданное в устах Эмиля слово. За стенами тюрьмы на город уже, должно быть, спустилась ночь. Порой из коридора доносились размеренные шаги надзирателя.
— У вас были определенные дни для сборищ?
— Мы встречались каждый день в «Боксинг-баре», но эта явка была необязательной. Только по субботам все обязаны были собираться в баре и приносить…
Он замолчал.
— Что приносить?
— Если я скажу вам все без утайки, вы сохраните профессиональную тайну?
— Я не имею права говорить что-либо без вашего разрешения.
— Тогда дайте мне еще сигарету… У меня их отобрали. Не только сигареты, но и все, что было в карманах. И шнурки от ботинок тоже.
Он готов был разреветься. Еще секунду назад он говорил вполне здраво, а сейчас, увидев свои ботинки без шнурков, проведя рукой по распахнутому вороту сорочки, он судорожно дернул шеей, еле сдерживая рыдания.
— Будьте мужчиной, Маню! — произнес Лурса почти без иронии в голосе. — Вы говорили, что каждую неделю члены группы должны были приносить…
— Какой-нибудь украденный предмет! Вот что! Я не желаю лгать! Я знал, когда Люска обещал свести меня с ними, что у них это принято…
— Откуда вы это знали?
— Мне говорили.
— Кто?
— Почти все молодые люди в городе были в курсе дела… Подробностей они, конечно, не знали… Но говорили, что существует шайка…
— Вы давали клятву?
— Письменно.
— Полагаю, что вам надо было пройти через какое-то испытание?
— Как раз та машина… Если бы оказалось, что я не умею водить, я должен был бы пробраться в пустой дом, просидеть там час и вернуться с какой-нибудь вещью…
— С любой?
— Предпочтительно с какой-нибудь громоздкой, чтобы трудно было ее вынести. Это как бы состязание… Самым простым считалось стащить что-нибудь с прилавка… Люска однажды принес тыкву весом в десять кило…
— А что вы делали с добычей?
Эмиль насупился и молчал.
— Полагаю, что все это сносилось ко мне в дом?
— Да, на чердак!
— До того как вы вступили в шайку, сколько времени продолжались такие налеты?
— Должно быть, месяца два… не знаю точно… По-моему, этой игре Эдмон научился на каникулах в Экс-ле-Бэне, там несколько человек развлекались такими делами…
Лурса не раз спрашивал себя, как могла установиться такая близость между Николь и ее кузеном Эдмоном. А все оказалось так просто! Правда, удивляться начал он еще в отдаленную эпоху — кажется, дня три тому назад, — когда еще безвылазно сидел в своей берлоге.
Его сестра Марта как-то сообщила письмом, что сняла в Экс-ле-Бэне виллу, и спрашивала, не отпустит ли он погостить к ним Николь.
Николь провела там месяц, и Лурса не беспокоился о ней, вообще не беспокоился, жила ли она дома или уезжала.
Значит, вот какими играми в Экс-ле-Бэне развлекались юноши и девушки из хороших семейств, пока их родители посещали водолечебницы и казино!
— Эдмон приносил много вещей?
— Однажды он принес серебряное ситечко для кофе из пивной на улице Гамбетты. Другой раз начался спор, так как Детриво заявил, что будет брать потихоньку вещи только у себя дома, а по-настоящему не желает воровать, боится… Тем не менее, когда Большой Луи заговорил о полиции, даже признался, что находится не в ладах с правосудием и не желает, чтобы его снова забрали, именно Эдмон хвастался тем, что мы делали…
— Все это происходило в маленькой комнатке на третьем этаже?
— Да… Эдмон слишком уж умничал, все раздувал… Это в его стиле… Уверен, что Большой Луи стал требовать денег только из-за него… Он утверждал, что из-за несчастного случая, то есть из-за нас, он не может работать, а жена ждет почтовых переводов… Сначала он потребовал тысячу франков и велел принести их на следующий день…
— Вы устроили складчину?
— Нет! Все от меня отступились!
— И кто же достал эту тысячу?
— Я…
Теперь он уже не плакал, а просто отвернулся к стене, потом вдруг, повинуясь внутренней потребности, взглянул с вызовом прямо в глаза адвокату:
— А что я мог, по-вашему, сделать? Все твердили, что виноват я, что я нахвастался, будто умею водить машину… Из-за Большого Луи я каждый вечер мог видеться с Николь… Я все вам должен говорить, верно? Ведь вы мой адвокат… Вы сами захотели! Да, да! Я это сразу почувствовал… Не знаю, почему вы так поступили, только вам захотелось! Теперь пеняйте на себя! Если бы я мог убежать с Николь, не важно куда…
— А она, что она говорила по этому поводу?
— Ничего не говорила.
— А где вы взяли тысячу франков?
— Дома… Мама еще не знает… Я рассчитывал рано или поздно возвратить… Я знаю, где у мамы лежат деньги: в бельевом шкафу, в старом папином бумажнике…
— А остальную сумму?
— Какую остальную?
— Две тысячи шестьсот франков?
— Кто вам о них сказал?
— К сожалению, приобщено к делу. Полиция обнаружила почтовые переводы, которые Большой Луи посылал своей подружке…
— А где доказательства, что это я их посылал?
— Приходится предполагать, что вы.
— Люска дал мне взаймы четыреста франков… А остальные… Рано или поздно вы все равно узнаете, потому что, когда он будет сводить счета… Я не знал, что делать… Большой Луи мне угрожал, говорил, что предпочтет во всем покаяться полиции и нас всех засадят в тюрьму. Вы знаете господина Тестю?
— Рантье с Оружейной площади?
— Да… Это наш клиент… Он покупает много книг, особенно дорогие издания, мы их для него выписываем из Парижа… Так вот, Тестю пришел в магазин, когда господин Жорж поднялся на минуточку к себе выпить чаю — он всегда в четыре часа пьет чай… и заплатил по счету… Тысячу триста тридцать два франка… Я их взял… Я рассчитывал вернуть их до конца месяца…
