Буэн брел по улице. Он чувствовал потребность подышать воздухом. По пути заглянул в бистро, выпил. Допьяна он никогда не напивается, хотя пьет много.
— Сволочи… — машинально пробормотал он. Он никого не имел в виду. Просто теперь повторял время от времени это слово, как заклинание.
В далеком прошлом, когда они еще разговаривали, Маргарита иногда в самый неожиданный момент тихо шептала: «Иисусе, Мария, святой Иосиф…» Буэн удивлялся, и она однажды объяснила, что всякий раз за это ей отпускаются триста дней (кажется, она сказала «триста»), которые она проведет не в аду, а по крайней мере в чистилище.
Можно заглянуть к Нелли. Она посмотрит на него с сострадательной улыбкой: он ведь еще больше постарел. Интересно, будет ли у него желание и силы пройти с нею в кухню?
Два года? Или три?
Нет, он не помнит. Куда-то спешат прохожие. И спешка их так же бессмысленна, как унылые освещенные витрины, на которые из-за холода и ветра никто и не смотрит.
Да, он устал. Теперь-то он это понимает. Женщины куда выносливей. Статистика права.
Когда Анжела…
Нет, то была Нелли. Нелли, но с улыбкой Маргариты…
В сущности у них у всех одинаковая улыбка, означающая, что в конце концов выигрывают они.
В широкополой шляпе и платье «принцесса», держа в руке зонтик, она стояла на берегу…
Это она сказала, что фасон назывался «принцесса». Он видал такие платья на улице, но страшно давно…
Больница Кошена. Дальше по правую руку — тюрьма. А между больницей и тюрьмой тупик, в котором всего один ряд домов, и бывает удивительно, когда видишь, что окна в них светятся.
В его доме, то есть в доме Маргариты, света нет. Буэн вытащил ключ и, нервничая, открыл дверь. Тихо, темно. Он зажег свет, прошел в гостиную. Никого. На полу валяется вязание. В столовой и кухне тоже пусто. По лестнице Буэн поднимался со всей поспешностью, на какую был способен. Она, разумеется, нарочно ушла, чтобы нагнать на него страху.
— Мар… — чуть не назвал он ее по имени, забыв, что они не разговаривают.
Он отворил дверь, зажег свет. Она оказалась там, где Буэн и ожидал ее найти, — лежала на коврике возле кровати. Это зрелище даже не удивило его. Любопытно, что Маргарита разобрала постель, сняла платье. Смерть настигла ее, когда она разделась до комбинации.
Охваченный внезапным ужасом, Буэн сбежал по лестнице, распахнул дверь и, даже не подумав закрыть ее, торопливо зашагал на бульвар Араго, где на углу живет доктор Бюрнье. Буэн не видел его ни разу. Врач не бывал у них в доме, но Буэн, следуя однажды за Маргаритой, видел, как та вошла в этот дом, и прочитал фамилию на табличке.
Он звонил, звонил…
— В чем дело? Доктор не…
Чернявая служанка с сильным иностранным акцентом. Мраморный вестибюль, неяркое освещение.
— Моя жена…
— Я же вам сказала, доктор…
— Моя… моя жена…
Служанка намеревалась закрыть дверь, но, взглянув на него, неожиданно передумала.
— Что с вами?
— Ничего. Моя жена…
Пошатываясь, Буэн сделал несколько шагов. Слева стояла банкетка в стиле Людовика XVI, обитая темно-розовым бархатом; такого же цвета платье есть у…
Розовый туман…
Открыв глаза, он сначала видел сплошную белизну. Он решил, что это от солнца. Тогда он чуть повернул голову и вдруг различил кровати, лица.
— Лежите спокойно.
Он попытался увидеть, что там, по другую сторону, и это ему удалось. Седая медсестра держала его за запястье, а в другой руке у нее были часы. Она считала пульс, беззвучно шевеля губами, как Маргарита считала петли при вязании.
— Моя…
— Молчите.
— Где…
— Успокойтесь. И не пугайтесь. Вы в больнице, о вас заботятся. Профессор сейчас будет.
Слово «профессор» удивило Буэна. С головой что-то было не так. И тело как будто онемевшее: он не чувствует своей руки, которая лежит на постели.
— Моя жена…
— Я знаю. Все, что нужно, сделано.
Профессор… Все, что нужно… А что нужно? И кому?
— Но она умерла, — сумел наконец выговорить Буэн. Он едва слышал себя, хотя ему казалось, что он кричит.
— Вам нельзя разговаривать. Ну вот…
Медсестра с облегчением поднялась со стула и стала что-то рассказывать пожилому мужчине в белом халате. Оба они смотрели на Буэна.
— Вас не тошнит?
Кажется, нет. Он вообще ничего не чувствует. Ощущение такое, будто его тело не принадлежит ему. Ни тошноты, ни боли. Левой рукой он коснулся груди и удивился, обнаружив под пальцами жесткую повязку.
— Прошлой ночью вас срочно прооперировали. Но вы не волнуйтесь…
— Моя жена…
— Все сделано.
— Она правда у… у…
— Да.
— А я?
— Будете жить, — улыбнулся врач, — но не скрою, что здесь вам придется пробыть довольно долго. Постарайтесь быть благоразумным.
— Хорошо…
Он дал обещание. Он всегда был благоразумен. И будет, сколько потребуется.
Он был… Как трудно думать… Улыбка врача… Он был… Буэн искал слово… А оно пропало… Все пропало…
