— Ах вот в чем дело!
Прежде чем подойти к нему, она зашла в маленькую кухоньку, где шумно закипала вода на электрической плитке.
— Ты пьешь кофе или чай?
Почему он так разволновался, услышав этот уже привычный голос здесь, в комнате, в которую, кроме него, никто ни разу не заходил? Поначалу он был немного обижен на нее из-за того, что она не поцеловала его утром, но теперь он понял, что гораздо лучше так, как она делает: хлопочет, ходит туда-сюда по комнате, открывает шкафы, принесла ему его шелковый халат голубого цвета.
— Хочешь надеть этот?
Шлепанцы у нее на ногах были слишком велики, из-за чего она вынуждена была передвигаться не отрывая подошв от пола.
— А что ты ешь по утрам?
Он ответил спокойно и непринужденно:
— Когда как. Обычно, если я хочу есть, я спускаюсь вниз в кафе.
— Я нашла в железной коробке и чай, и кофе. Поскольку ты француз, то на всякий случай приготовила кофе.
— Спущусь вниз купить хлеба и масла, — объявил он.
Он чувствовал себя очень молодым. Ему хотелось выйти на улицу. Он знал, что это будет не так, как накануне, когда он покинул «Лотос», но не смог удалиться от него больше чем на сотню метров.
И вот теперь она у него дома. И он, всегда щепетильный по части туалета, даже, может быть, немного слишком, сейчас чуть было не вышел небритым, в ночных туфлях на босу ногу. В таком виде можно встретить нередко по утрам жителей Монмартра, Монпарнаса или какого-нибудь другого небогатого квартала Парижа.
В сегодняшнем осеннем утре ощущалась весна. Он с изумлением обнаружил, что напевает, стоя под душем, а Кэй в это время застилает постель и машинально подпевает ему.
Словно с их плеч сбросили огромный груз лет, которых он раньше не замечал, но они без его ведома давили на позвоночник, заставляя его сгибаться.
— Ты не поцелуешь меня?
Прежде чем отпустить его, она протянула ему свои губы. На лестничной площадке он остановился, сделал полукруг и открыл дверь.
— Кэй!
Она стояла на том же месте и смотрела в его сторону.
— Что?
— Я счастлив.
— И я тоже. Иди…
Ни к чему было больше задерживаться. Все казалось совершенно новым. И даже улица была вроде бы не такая, как прежде, точнее говоря, если он и узнавал ее в целом, но открывал неизвестные ему прежде подробности.
Так, с веселой иронией, чуть окрашенной жалостью, он смотрел теперь на кафе, в котором так часто завтракал в одиночестве, просматривая газеты.
Он остановился, умиленный при виде шарманки, которая стояла у края тротуара. Он готов был поклясться, что впервые видит шарманку в Нью-Йорке. С самого детства она ему не попадалась.
И в ресторане у итальянца также для него было в новинку покупать не для одного, а для двоих. Он заказал кучу разных вещей, которые прежде никогда не брал, чтобы забить ими холодильник.
Он взял с собой хлеб, масло, молоко, яйца, а остальное велел доставить ему домой. Перед уходом он вспомнил:
— Вы теперь будете каждое утро ставить бутылку молока у моей двери.
Снизу он увидел за стеклом Кэй. Она махала ему рукой и выскочила навстречу на лестничную площадку, чтобы освободить его от пакетов.
— Погоди! Я ведь кое-что забыл.
— Что?
— Цветы. Еще вчера утром я собирался сходить за цветами и поставить их в комнате.
— А тебе не кажется, что так лучше?
— Почему?
— Потому что…
Сохраняя серьезность и одновременно улыбаясь, она подыскивала слова с несколько застенчивым видом, который был у них обоих в это утро.
— …потому что так кажется менее новым, понимаешь? Будто это длится у нас уже давно.
И чтобы совсем не расчувствоваться, она заговорила о другом:
— Ты знаешь, что я тут увидела, глядя в окно? Прямо против нас сидит маленький портной — еврей. Ты никогда его не замечал?
Ему доводилось иногда, особенно не присматриваясь, бросать взгляд в сторону маленького человечка, который сидел, поджав под себя ноги по-турецки, и на большом столе изо дня в день что-то шил. У него была длинная грязная борода, пальцы, потемневшие то ли от грязи, то ли от непрестанного соприкосновения с материей.
— Когда я жила в Вене с моей мамой… Я ведь тебе говорила, что моя мать была великой пианисткой, что она была знаменитостью?.. Это так и было… Но поначалу ей довелось испытать немало трудностей… Когда я была маленькой, мы были очень бедными и жили в одной комнате. О! Совсем не такой великолепной, как эта, поскольку не было ни кухни, ни холодильника, ни ванной комнаты… Не было даже воды, и мы должны были, как и все остальные жильцы, ходить мыться под краном общего коридора. А зимой, если бы ты только знал, как было холодно!..
Что я тебе собиралась сказать? Ах да… Когда я болела и не ходила в школу, я целыми днями смотрела в окно и видела как раз напротив нас старого еврея-портного, который настолько похож на этого, что мне даже показалось на какое-то мгновение, что это тот же самый…
Он, не подумав, сказал:
— А может быть, это он и есть?
— Какой же ты глупый! Ему было бы сейчас не меньше ста лет… Ты не находишь, что это любопытное совпадение?.. Меня это привело в хорошее настроение с самого утра.
— Значит, ты в этом нуждалась?
— Нет… Но я снова почувствовала себя девочкой… У меня даже появилось желание немного посмеяться над тобой. Я в молодости была ужасная насмешница. Знаешь, когда я была совсем молодой…
— Что же я сделал смешного?
— Ты позволишь мне задать тебе один вопрос?
— Я слушаю.
— Как так получилось, что у тебя в шкафу висит по меньшей мере восемь халатов? Я, может быть, не должна тебя об этом спрашивать? Но понимаешь, это так необычно для человека, который…
— …который имеет столько халатов, а живет здесь. Ты это хочешь сказать? Все очень просто. Я актер.
Почему он произнес эти слова как бы стыдясь, стараясь не смотреть на нее? В этот день они оба были преисполнены деликатности по отношению друг к другу. Она не покидала их, когда они сидели за неубранным столом и смотрели в окно, за которым виднелся старый портной с бородой раввина.
Впервые они ощутили, что не нужна им больше толпа, в первый раз они, оказавшись лицом к лицу, совсем одни, при этом не испытывали больше потребности ни в пластинке, ни в стакане виски для того, чтобы поддержать возбужденное состояние.
Она не покрасила губы, и это сильно меняло ее лицо. Оно казалось значительно более мягким, с чуть боязливым и робким выражением. Перемена была столь разительной, что сигарета никак не вязалась с обликом этой Кэй.
