Это случилось, когда он приезжал в Литэм. Бабушка ушла играть в бинго, а мы по полной воспользовались возможностью остаться наедине. Мы лежали на односпальной кровати в моей комнате с ярко-оранжевыми стенами. Из проигрывателя звучала песня Лео Сейерна. «Когда ты мне нужна». И даже четыре года спустя я не могла слушать ее без слез. Все вышло неуверенно и нервно. Хоть Том и не был пай-мальчиком, ему явно не хватала опыта, чтобы дать мне почувствовать уверенность.
– Если мне не изменяет память, прелюдия была долгой, – заявил мой старый друг, промокнув рот салфеткой, – а вот сам процесс не очень.
Я чуть не подавилась. Чтобы спокойно беседовать на такие темы, мне следовало выпить намного больше.
– С тех пор прошло очень много времени. Думаю, мы оба набрались немало опыта по этой части.
Меня спасла официантка, которая очень вовремя появилась с тарелкой закусок.
– Повторить вам напитки?
– Я совсем не против.
– Тогда даме двойной джин-тоник, а мне диетическую колу, – заказал Том. – Итак, – продолжил он, когда девушка удалилась. Ты в разводе?
Как ответить на подобный вопрос в моей ситуации?
– Не то чтобы в разводе, но мы не живем больше вместе. Хотя смогли сохранить довольно теплые отношения. Скажем так, нам вполне под силу некоторое время находится в одной комнате.
– Что ж, это прекрасно, – одобрил он. – В таких делах лучше вести себя по-взрослому. Тем более, если есть общие дети. Знаешь, мне кажется, отцам хуже всего, если доходит до развода. Навещать собственный детей в строго отведенные часы, это должно быть…
– Ральф ушел от меня к своей секретарше, когда она забеременела.
Пришлось оборвать его проникнутую сочувствием к моему благородному бывшему мужу речь. Том застыл, не донеся вилку до рта. Я натянуто улыбнулась.
– Ух… Как же… То есть я хотел…
Я махнула рукой и решила внести полную ясность.
– Он всегда мне изменял, много лет подряд с разными женщинами. Я знала об этом, но надеялась, что с годами муж остепенится. Вместо этого на старости лет он заделал своей молодой секретарше близнецов.
Том подавился и сделал большой глоток своей колы.
– Близнецов?
– Ага. Такое нарочно не придумаешь, да?
– Мне так жаль, Тара. Ты этого не заслужила.
– О, – возразила я немного удивленно, – конечно, заслужила. С тех пор, как родился Дилан, я совсем не уделяла Ральфу внимания. Я поставила интересы сына выше интересов другого, тридцатисемилетнего, малыша.
Кажется, пора остановиться. Грудь уже и так вздымалась от праведного гнева. Глубоко вздохнув, я вцепилась пальцами одной руки в запястье другой. Кажется, кому-то грозит несварение.
– И все же вы не разведены?
Он спросил таким тоном, что мне стало ясно: мой собеседник не до конца убежден, что Ральф такой уж двуличный обманщик и изменник, каким я его нарисовала.
В поисках подходящего ответа, который мог бы устроить и меня саму, я гоняла вилкой по тарелке еду.
– Разведенка… Так себе ярлык. Это как расписаться в собственной несостоятельности. – Слезы наворачивались на глаза. – Хватит уже о моих проблемах. Давай просто наслаждаться ужином, ладно?
Остаток вечера мы провели, предаваясь приятным воспоминаниям и нахваливая своих прекрасных отпрысков, с успехом игнорируя камень, лежащий на моей душе, а точнее, в моей сумке.
Мы уже пили кофе, когда Том решил вернуться к этому вопросу.
– Может, посмотрим теперь, что в том письме?
Я огляделась вокруг. В ресторане все еще было много посетителей, музыка играла довольно громко. Один из официантов только что вынес праздничный торт. Раздались аплодисменты и возгласы. Мальчик задул свечи, а его друзья хором запели «С днем рождения тебя». И почему-то мы все присоединились, хотя даже не были с ним знакомы.
– Лучше открыть его дома.
– Вот так, – ответил мой спутник удрученно. – Ты же не хотела делать это в одиночестве.
– И не хочу. Надеялась, что ты составишь мне компанию.
– Конечно, – просиял он. – Тогда попросим счет?
34
Не скажу, что была удивлена, обнаружив кухню в полном беспорядке. Скорее немного раздражена.
– Дилан дома, – пояснила я.
Не хотелось бы показаться старому другу такой никчемной хозяйкой.
– Он просто должен был разогреть готовую лазанью, честно. А выглядит так, будто он тут в одиночку готовил пир для двора Генриха VIII.
Я начала прибираться, раздумывая о том, зачем сыну понадобилось столько тарелок и разной кухонной утвари и почему он не потрудился донести все это до посудомоечной машины.
– Неожиданно вернулся. На вечеринку пригласили или что-то в этом роде. Подожди минутку, – попросила я, заметив стулья, оставленные слишком близко к камину.
Том повесил пиджак на стул и сел.
– Тара, ты меня не обманешь. Я вижу тебя насквозь. Хватит. Пора покончить с этим.
Он был абсолютно прав. Хватит откладывать неизбежное. Я села напротив своего гостя, достала из сумки письмо и протянула ему.
– Прочитаешь вслух?
– Если ты так хочешь.
Он пристроил на нос очки, вскрыл конверт и вытащил из него кипу листков.
– Готова?
Я задержала дыхание и не могла говорить, поэтому просто закрыла глаза и кивнула. Послышался шелест бумаги, а затем его спокойный, уверенный голос. Как хорошо, что он был рядом.
Монастырь Жюстина, Сеговия, Испания
16 мая, 1981
Дорогая Тара!
Меня зовут брат Исидор, и если мои инструкции были выполнены верно, ты сейчас держишь в руках кулон, который с легкостью узнала, несмотря на то, что, возможно, прошли многие годы с тех пор, как ты его видела в последний раз.
Я нашел его 5 июня 1978 года. Стояла удушающая жара. Я шел пешком не меньше трех часов и чувствовал, что силы меня покидают. Тело под монашеским облачением взмокло и зудело. Пришлось сделать привал. Я прилег на траву и закрыл глаза, но вдруг почувствовал легкое, невесомое (думаю, это подходящее слово) прикосновение к щеке. Это был не сон. Сев, я заметил в шаге от себя большую лесную голубянку. Она сидела на каком-то желтом цветке. Я поднялся на ноги, и синяя бабочка тут же перелетела на другой куст и застыла, словно ждала меня. Так она порхала с одного цветка на другой, а я, словно в трансе, следовал за ней все дальше и дальше по пыльной дороге, видя перед собой лишь ее яркие крылья. И вдруг я заметил кое-что еще. В глаза бросился всполох красного. Ее алое платье задралось до самых бедер, и я осторожно опустил его, чтобы сохранить приличия. Глаза были закрыты, а в темных волосах засохла кровь. Не знаю, как долго она пролежала под палящим солнцем, но губы у нее пересохли и потрескались, а на груди и плечах выступили капельки пота. Колени и ладони девушки были содраны в кровь, будто она ползала на четвереньках, как ребенок. Я осторожно положил ее голову себе на колени.
