Чарльз остановился возле камина, чтобы выбить трубку о каминную решетку.
– Очень мило, – сказал он, возвращая на место одну из фигурок дрезденского фарфора. Констанс перестала играть, и он оглянулся на нее. – Дорогие вещицы?
– Не особенно, – ответила Констанс. – Но они очень нравились нашей маме.
Дядя Джулиан сказал:
– Я всегда больше всех любил «Шотландские колокольчики»; Констанс, дорогая, ты не сыграешь…
– На сегодня хватит, – оборвал его Чарльз. – Сейчас мы с Констанс хотим поговорить. Обсудить наши планы, дядя.
7
Четверг был для меня днем силы. Подходящий день, чтобы покончить с Чарльзом. Утром Констанс решила приготовить к обеду печенье с корицей; и это было очень плохо. Если бы кто-нибудь из нас знал заранее, мы бы сказали ей, чтобы не трудилась зря, потому что этот четверг должен был стать последним. Однако даже дядя Джулиан ничего не подозревал; утром он чувствовал себя немного лучше, и ближе к полудню Констанс привезла его на кухню, где витал запах пряностей и он мог продолжить укладывать свои бумаги в коробку. Чарльз взял молоток, разыскал гвозди и доску и теперь безжалостно колотил, прибивая доску поверх сломанной ступеньки. Через окно кухни я видела, что он делает это крайне неумело, и обрадовалась. Может быть, он разобьет молотком свой большой палец. Я оставалась на кухне, пока не убедилась, что все на некоторое время заняты, и пошла наверх в комнату отца, ступая тихо, чтобы Констанс не догадалась. Первым делом предстояло остановить отцовские часы, которые Чарльз завел снова. Я знала, что он не надел их, отправляясь чинить ступеньку, потому что на нем не было цепочки. Я нашла и часы, и цепочку, и перстень-печатку нашего отца на комоде рядом с табачным кисетом Чарльза и четырьмя коробками спичек. Мне не разрешали трогать спички, но я в любом случае не стала бы прикасаться к спичкам Чарльза. Я поднесла часы к уху и послушала, как они тикают. Я не могла вернуть часы в исходную точку, потому что Чарльз завел их два или три дня назад, но крутанула заводную головку назад до упора, пока не раздался тихий жалобный треск, и тиканье прекратилось. Убедившись, что Чарльз больше не сможет их завести, я осторожно вернула часы туда, где взяла; по крайней мере, одна вещь освободилась от злых чар, и я подумала, что наконец пробила брешь в прочном панцире его неуязвимости. Мне не стоило волноваться из-за цепочки – она уже была сломана, а перстень мне не нравился. Было невозможно полностью очистить от Чарльза все то, к чему он прикасался, но я предположила, что поменяю что-нибудь в комнате отца, а позже, может быть, и в кухне, и в гостиной, и в кабинете, и, наконец, в саду. Тогда демон Чарльз заблудится, лишившись знакомых примет, и будет вынужден признать, что это вовсе не тот дом, в который он некогда заявился, и уберется восвояси. Я быстро и почти бесшумно забрала некоторые вещи из комнаты с собой.
Еще ночью я притащила большую корзину с кусками коры, обломками веток, листьями, осколками стекла и какими-то железками, собранными в поле и в лесу. Иона убегал вперед и возвращался ко мне, радуясь нашей бесшумной ночной вылазке в то время, пока все спят.
В отцовской комнате я сняла книги с письменного стола и одеяло с кровати и разбросала там осколки стекла, железки, кору и палки. Я не могла отнести к себе то, что взяла в отцовской комнате, поэтому тихо поднялась по лестнице на чердак, где хранились все прочие их вещи. Я вылила кувшин воды в отцовскую постель – теперь Чарльз не сможет в ней спать. Зеркало над комодом уже было в трещинах – оно больше не будет отражать лицо Чарльза. Он не сможет найти книги или одежду и потеряется среди листьев и обломков веток. Я сорвала шторы и бросила их на пол. Теперь Чарльзу придется выглянуть на улицу, и он увидит подъездную дорожку и дорогу вдали.
Я с удовольствием осмотрела дело своих рук. Демон-призрак потеряется здесь с легкостью. Я вернулась к себе, легла в постель и стала играть с Ионой, а потом услышала, как внизу в саду вопит Чарльз.
– Это уже слишком, – кричал он, – это просто переходит границы.
– Что на этот раз? – спросила Констанс.
Она подошла к дверям кухни, и я услышала, как где-то внизу дядя Джулиан сказал:
– Скажи этому молодому идиоту, чтобы прекратил орать.
Я быстро выглянула в окно: сломанная ступенька явно оказалась Чарльзу не по силам, потому что и молоток, и доска валялись на земле, а ступенька была по-прежнему сломана. Чарльз шел по тропинке со стороны ручья и что-то нес в руках. Интересно, подумала я, что он отыскал на этот раз.
– Ты когда-нибудь видела нечто подобное? – кричал он; даже сейчас, подойдя совсем близко, он продолжал кричать. – Ты только погляди на это, Конни, только погляди.
– Кажется, это принадлежит Меррикэт, – сказала Констанс.
– Это не может принадлежать Меррикэт. Ничего подобного. Это ведь деньги!
– Я помню, – отозвалась Констанс. – Серебряные доллары. Помню, как она их закапывала.
– Должно быть, тут двадцать или тридцать долларов; это возмутительно.
– Она любит закапывать разные предметы.
Чарльз продолжал кричать, яростно тряся моей коробкой с серебряными долларами. Я ждала, что он вот-вот их рассыплет. Мне бы понравилось такое зрелище – ползающий по земле Чарльз, собирающий мои доллары.
– Это не ее деньги, – кричал Чарльз. – У нее нет права их прятать!
Я не понимала, каким образом он нашел коробку; не иначе, Чарльз и деньги сами нашли друг друга, невзирая на разделяющее их расстояние. Или, быть может, Чарльз завел привычку систематически перекапывать каждую пядь нашей земли.
– Это преступление, – продолжал кричать он, – преступление! У нее нет права их прятать.
– Но вреда-то никакого нет, – сказала Констанс. Я видела, что она озадачена; и где-то в недрах кухни стучал кулаком и призывал Констанс дядя Джулиан.
– Откуда ты знаешь, что это все? – Чарльз потрясал коробкой, точно важной уликой. – Откуда ты знаешь, что эта сумасшедшая девица не рассовала тут везде тысячи долларов так, что нам их никогда не найти?
– Она любит прятать разные предметы, – повторила Констанс. – Иду, дядя Джулиан.
Чарльз последовал за нею в дом, баюкая на руках коробку, словно ребенка. Я предположила, что смогу перепрятать коробку после того, как он уедет, но радости все равно было мало. Я поднялась на верхнюю площадку лестницы и наблюдала, как Чарльз идет по коридору в кабинет; очевидно, он собирался поместить мои серебряные доллары в отцовский сейф. Я осторожно, но быстро сбежала вниз по лестнице и пробежала через кухню.
– Глупышка Меррикэт, – сказала мне Констанс, когда я пронеслась мимо; она выкладывала печенье длинными рядами, чтобы остыло.
Я думала про Чарльза. Я могла бы превратить его в муху, бросить к пауку в паутину и наблюдать, как запертый в теле жужжащей умирающей мухи Чарльз беспомощно дергается, запутываясь еще сильнее. Я призывала бы к нему смерть до самого конца. Я могла бы прибить его к дереву и держать там до тех пор, пока он не врастет в ствол и древесная кора не закроет ему рот. Я могла бы зарыть его в яме, где моя коробка с серебряными долларами находилась в безопасности, пока не появился он. Если он окажется под землей, я смогу ходить по нему и притопывать ногой.
