– У нас хороший ужин, – сказала Констанс, разгоряченная и радостная после готовки. – Иди и садись за стол, Меррикэт. – Из-за закрытой двери кухни нам пришлось включить верхний свет, и тарелки на полке выстроились так красиво! – Завтра я попробую почистить столовое серебро, – продолжала Констанс. – И мы должны будем принести овощи с огорода.
– Салат засыпало пеплом, – сказала я.
– А еще, – продолжала Констанс, глядя на черные квадраты картона, которые закрывали стекла, – завтра я подумаю, из чего бы сделать шторы, чтобы не видеть этот картон.
– Завтра я забаррикадирую подступы к дому. Завтра Иона поймает для нас кролика. Завтра я сама буду тебе говорить, который час.
Вдалеке, перед домом, остановилась машина, но мы сидели тихо и только молча переглядывались. Вот теперь, подумала я, теперь-то мы проверим, насколько безопасно в доме. Я встала и убедилась, что дверь кухни закрыта на щеколду. Сквозь картон я не могла выглянуть наружу, поэтому была уверена, что и они не смогут заглянуть внутрь дома. В парадную дверь постучали, но у меня уже не было времени проверять, заперта ли она. Они стучали недолго, будто в уверенности, что в передней части дома нас все равно нет. Потом мы услышали, как они, спотыкаясь, пробираются в темноте вдоль стены дома. Я услышала голос Джима Кларка, а потом другой; я его узнала – это был голос доктора Леви.
– Ни черта не видно, – сказал Джим Кларк. – Темно, как в гробу.
– Вон там, в одном из окон, пробивается свет.
В котором же это, подумала я; в котором же из окон осталась щель?
– Они там, это точно, – подтвердил Джим Кларк. – Где им еще быть.
– Я всего лишь хочу убедиться, что они целы и здоровы; мне не нравится думать, что они заперлись там без медицинской помощи.
– Предполагается, что я заберу их к нам домой, – сказал Джим Кларк.
Они добрались до задней двери, их голоса раздавались прямо за дверью. Констанс протянула ко мне руку. Если выяснится, что они все-таки смогут заглянуть к нам в кухню, мы вместе побежим прятаться в погреб.
– Чертов дом весь заколочен досками, – заметил Джим Кларк, а я подумала – отлично, просто отлично! Я совсем забыла, что в сарае должны быть настоящие доски; почему-то я подумала только о картоне, который был слишком непрочен.
– Мисс Блэквуд? – позвал доктор, и кто-то из них постучал в дверь. – Мисс Блэквуд? Это доктор Леви.
– И Джим Кларк. Муж Хелен. Хелен очень беспокоится за вас!
– Вы целы? Здоровы? Вам нужна помощь?
– Хелен хочет, чтобы вы переехали к нам, она вас ждет.
– Послушайте, – сказал доктор, и я подумала, что он, наверное, стоит возле самой двери, едва не прижимаясь лицом к стеклу. Он говорил очень доверительным голосом и очень тихо. – Послушайте, никто не хочет вас обидеть. Мы ваши друзья. Мы приехали, чтобы вам помочь и убедиться, что у вас все в порядке. Мы не хотим вам досаждать. Поверьте, мы обещаем никогда не беспокоить вас впредь, только скажите, что вы целы и здоровы. Только одно слово!
– Неприлично заставлять других без конца за вас тревожиться, – вставил Джим Кларк.
– Только одно слово, – повторил доктор. – Только скажите, что у вас все в порядке.
Они ждали. Я слышала, как они дышат в наши стекла, пытаясь заглянуть внутрь. Мы сидели за столом напротив друг друга; Констанс слабо улыбнулась, и я улыбнулась в ответ. Мы приняли меры предосторожности; им нас не увидеть.
– Послушайте, – сказал доктор, слегка повышая голос. – Послушайте, похороны Джулиана завтра. Мы подумали, что вам может быть интересно.
– И уже целые горы цветов, – добавил Джим Кларк. – Вам бы понравились эти цветы, честное слово. Мы послали цветы, и Райты, и Каррингтоны тоже. Ручаюсь, вы бы изменили мнение о своих друзьях, если бы увидели, какие цветы мы прислали для Джулиана.
С чего бы нам менять мнение, если бы мы увидели, что за цветы они послали дяде Джулиану? Не сомневаюсь, что дядя Джулиан, засыпанный цветами с головы до пят, был совсем не похож на того дядю Джулиана, которого мы видели каждый день. Возможно, цветочная масса согреет мертвого дядю Джулиана; я пыталась представить, как он лежит мертвый, но могла только вспомнить, как он лежит спящий. Я представила, как Кларки, Каррингтоны и Райты осыпают целыми охапками цветов бедного дядю Джулиана, безнадежно мертвого.
– Вы же знаете, что ничего не выиграете, отталкивая старинных друзей. Хелен просила вам сказать…
– Послушайте. – Я слышала, как они налегают на дверь. – Никто не хочет вам досаждать. Только скажите, все ли у вас в порядке?
– И мы не собираемся больше приезжать, так и знайте. Есть предел терпению даже старинных друзей.
Иона зевнул. Констанс молча повернулась, очень медленно, и уставилась на свое место за столом. Взяла бисквит с маслом и молча откусила крошечный кусочек. Мне захотелось смеяться; пришлось зажать руками рот. Было очень забавно видеть, как Констанс ест бисквит в полном молчании, точно кукла, которая делает вид, что ест.
– К черту, – сказал Джим Кларк. Он ударил в дверь. – К черту, – повторил он.
– В последний раз прошу, – крикнул доктор, – мы же знаем, что вы здесь; в последний раз прошу вас просто сказать…
– Поехали отсюда, – сказал Джим Кларк. – Не стоит надрывать глотку.
– Послушайте, – не унимался доктор, и я подумала, что он говорит прямо в замочную скважину. – Когда-нибудь вам все равно потребуется помощь. Вы заболеете или ушибетесь. Вам наверняка потребуется помощь. Тогда не теряйте времени…
– Оставьте их в покое, – сказал Джим Кларк. – Идемте.
Я слышала их шаги в обход дома и думала, не пытаются ли они нас обмануть, делая вид, будто уходят, чтобы затем бесшумно вернуться и встать за дверью, дожидаясь. Я представила, как Констанс молча жует бисквит в доме, а Джим Кларк молча прислушивается снаружи; и по моей спине поползли мурашки. Наверное, мир лишился звуков навсегда. Потом перед домом заворчал мотор, и мы услышали шум отъезжающей машины. Констанс положила свою вилку на тарелку, и вилка слегка звякнула, а я снова обрела способность дышать и спросила:
– Как ты думаешь, куда они отвезли дядю Джулиана?
– В то же самое место, – рассеянно ответила Констанс. – В городе. Меррикэт, – вдруг сказала она, поднимая голову.
– Да, Констанс?
– Я хочу сказать, что очень виновата. Вчера вечером я поступила дурно.
Я сидела, не шелохнувшись, и мне было холодно. Я смотрела на нее и вспоминала.
– Я поступила очень дурно, – сказала она. – Я не должна была напоминать тебе, почему они все мертвы.
– Тогда не напоминай и сейчас. – Я хотела бы протянуть руки к Констанс, но руки мне не повиновались.
– Я хотела, чтобы ты забыла. Я совсем не хотела об этом говорить, никогда не хотела и теперь жалею, что сказала.
