Разумеется, бросать работу я не собиралась, искренне считая, что домохозяйка из меня получится крайне фиговая. Я готовить-то умею так себе… Боже, как хорошо, что мне достался мужчина, который самостоятельно заботится о своем пропитании!
Но теперь приходилось планировать свои расследования в угоду новому статусу. Для избранных я была сокровищем, единственной одного из самых молодых судий Совета. Для остального вампирского сообщества – спутницей Бешеного, которого этот Совет по разным причинам помиловал. Что-то такое полулогичное они там придумали, я и в подробности вдаваться не стала, хватит с меня вампирских интриг.
Для людей же я просто вышла замуж за лучшего мужчину на земле – здесь даже есть некая правда, он действительно для меня лучший! – и потеряла голову, счет времени и совесть. Для репутации это не слишком хорошо, и многие в басню вообще не поверили, решив, что я скрывалась по профессиональным соображениям. Но мне было лень заморачиваться легендой, так что сойдет.
Макса как оператора, правда, пришлось уволить, его место заняла Эмма. Когда мы встретились, я опасалась, что Бешеный его разорвет – он ненавидит, когда ко мне кто-то прикасается. Пришлось провести долгую беседу. Про Гришу, кстати, мы в итоге тоже поговорили. Это было самым тяжелым, но мне не только удалось убедить мужчину, что ничего кроме дружбы нас не связывало, но и заставить посетить его могилу. С тех пор раз в неделю специально нанятые люди меняли там живые цветы. На протяжении очень-очень многих лет.
Я знала, что болеть никогда не перестанет. Просто со временем ты миришься с потерей, и надеешься, что там, где теперь этот человек, ему гораздо лучше. Возможно, он нашел покой или даже счастлив. Мне хотелось в это верить.
Моим новым оператором стала… Эмма. Выяснилось, что вампирша не прочь пожить по-человечески, к тому же, она, как и я, топит за справедливость и ненавидит чиновников. Я мудро промолчала о том, что и мой-то, собственно, почти чиновник в переводе на иерархию смертных, и сама она работает на них. Кирилл остался рад – мужчину возле меня он терпеть не собирался, пусть даже друга, с которым мы общаемся очень много лет.
Вообще его ревность порой поражала! Лишь Демьян мог находиться со мной в одной комнате без его присутствия. Ну, еще Берг, но тот редко заглядывал. В остальном же – кровавый взгляд и жажда убийства, написанная на озверелой физиономии. Так как я окончательно перестала его бояться, то реагировала спокойно, а вот бедные рабочие, нанятые для обустройства сада новенького коттеджа, оказались к этому не готовы и, побросав инструменты, чуть ли не через забор ломанулись прочь. В общем, и смех, и грех.
– Кирилл, а ты пьешь кровь живых? – спросила как-то ночью, наблюдая, как он пытается разгрестись с навешанными на него бумагами.
Мне иногда казалось, что в Совете процветает банальная дедовщина, и всю кипу ему выдали разбираться как молодому.
– Сейчас редко, – бросил, не открываясь.
– А раньше?
– Раньше часто.
– А у женщин тоже?
– В основном у них. А что?
– Нет, ничего. А если у меня кто-нибудь выпьет, это считается изменой?
Он, наконец, перевел недоверчивый взгляд на меня:
– Что ты сейчас сказала?
– Нет-нет, ничего, работай, – улыбнулась максимально честно, но его не пробрало.
Секунда – и он уже прижимает меня к матрацу своим телом, устроившись между ног. Зная, чем обычно заканчивается такое положение, я вздохнула.
– Что, Марта? – прорычал Бешеный.
Его глаза были так близко, что я легко разглядела собственное отражение.
– Хорошо, поставим вопрос иначе: если ты выпьешь кровь у женщины, я могу решить, что ты мне изменил?
Он задумался, будто и правда мысленно рассуждая, но заволноваться я не успела.
– Дурочка. Я же говорил, что тебе стоит изучить нашу историю.
– Да дойду и до этого. Не уходи от темы!
– Марта, ты – моя единственная! Дар Провидения, Бога, Вселенной, как угодно.
– А раньше называл чирием на заднице.
– И это тоже!
– Кирилл!
– Я не понял, ты спрашиваешь меня, собираюсь ли я тебе изменять?
– Нет, заметь, я говорила не о сексе, а о питании или как у вас оно называется.
Разговаривать с серьезным лицом, чувствуя, как в живот упирается его желание, было непросто, но я пока справлялась.
– Ты ревнуешь? – он улыбнулся до того довольно, что я, кажется, покраснела.
– Ни фига! Я ж знаю, что так и так ты мой, сам когда-то сказал.
– Глупая…
– Да хватит уже обзываться! И вообще…
– Я люблю тебя!
– Не перебивай, говорю!
– Марта, ты слышала, что я сказал?
– Да, любишь. Я тебя тоже, но ты будто пытаешься срулить с те…– наконец, до меня дошел смысл его слов, и я сама себе прикусила язык.
Он же выглядел еще довольнее, чем до этого.
– Детка, ты неподражаема!
– Я…
– Да, дорогая?
Издевается, гад! Бушующие внутри эмоции готовы были вот-вот вырваться наружу. Мне то ли стыдно, то ли страшно… Я никогда не говорила мужчине о своих чувствах.
По щеке сползла одинокая слезинка. Он вытер ее большим пальцем.
– Ты чего?
– Я вообще не верю в любовь, – пожаловалась, как маленькая. – А вдруг это все связь?
– Как однажды сказал знакомый бывший судья: даже Провидение не способно открыть кому-то свою душу. Думаю, он говорил о любви.
– Так и сказал?
– Да. Так что поверь, ты моя самая большая заноза и бесишь почти постоянно…
– Взаимно!
– …но я люблю тебя. Клянусь всем, чем пожелаешь.
В следующий миг я растворилась в безумном поцелуе, чувствуя, как его ладонь скользит по обнаженному бедру. И все мысли тут же вылетели из бедовой головушки одной когда-то сильно принципиальной журналистки, всего три месяца назад свернувшей в сумерках к придорожной забегаловке. Кто бы мог подумать, что тот отвратительный растворимый кофе навсегда изменит мою жизнь!
