— Тетон.
— А точнее?
— Оглала.
— Где стоят ваши вигвамы?
— На берегу Платта.
— С точностью до двух тысяч километров! — иронически заметил Смит.
— Да, — невозмутимо ответил юный индеец.
— И в этой обширной местности находится твой отец Сидящий Бык?
— Сидящий Бык — возможно. Мой отец — нет.
— Что это значит? Сидящий Бык — там, твой отец — здесь? Ведь Сидящий Бык — твой отец?
— Нет.
Эллис дернулся, как от удара током. Потом попытался спасти ситуацию.
— Мальчик знает лишь индейский вариант имени своего отца, а английский — нет! — поспешил он объяснить.
— Ну что ж, попробуем прибегнуть к индейскому варианту, — насмешливо ответил Смит. — Ты сын Татанки-Йотанки?
— Нет.
— Кто же твой отец?
— Индейский артист, которого белые люди называют Топ и вместе с которым я работаю в этом цирке.
Из Фрэнка Эллиса словно выпустили весь воздух, и он на мгновение уподобился сжатой гармошке. Смит закончил разговор, который окончательно утратил для него всякий интерес и стал совершенно бесполезным.
— Одним враньем больше, одним меньше, — видимо, в цирке без этого нельзя, — сказал он Эллису, презрительно махнув рукой.
Он резко повернулся, взял Кейт за руку и вздрогнул, когда та чихнула. «Простудилась! — подумал он. — И я в этом виноват! Тетушка Бетти, несомненно, скажет все, что думает по этому поводу…»
Юный индеец так же резко и неучтиво повернулся и, не оглядываясь, пошел прочь. Эллис, на этот раз уподобившись растянутой гармошке, мех которой наполнился воздухом, крикнул ему вслед:
— Считай, что это была последняя капля, переполнившая чашу моего терпения! После представления я с тобой наконец потолкую по душам!
Смит шагал так быстро, что Кейт приходилось бежать, чтобы поспеть за ним.
И все же, прежде чем они вернулись в зрительный зал, она не преминула сказать:
— Папа! Ты слышал? Этот злой человек хочет наказать индейского мальчика за то, что он сказал нам правду! Что он не сын Сидящего Быка!
— Не думай об этом, дитя мое. У индейцев толстая кожа. Когда их лупят, они не так остро чувствуют боль, как ты.
То, что побои в качестве наказания для детей — вполне естественное явление, ни у Смита, ни у Кейт не вызывало сомнений. Они даже не подозревали, что индейцы никогда не бьют своих детей.
— Папа!
— Ну что еще?
Смит постепенно начинал раздражаться.
— Папа, а ты не можешь запретить этому злому человеку бить индейского мальчика? Ведь дети всегда должны говорить правду, верно?
— Идем, Кейт! Я ничего не могу запретить этому человеку. А индейцы — плохие люди. И за что бы их ни лупили — они всегда заслуживают порку!
— Но может, это все же несправедливо, па? — совсем тихо спросила Кейт.
Она видела в индейском мальчике уже не представителя народа, убившего ее бабушку, а всего лишь ребенка, которого несправедливо притесняют. Она чувствовала солидарность с ним, потому что во Фрэнке Эллисе было что-то, что напоминало тетушку Бетти. Хотя Смит был одержим ненавистью к индейцам, он до определенной степени разделял чувство справедливости своей маленькой дочери, и, чтобы успокоить ребенка и самого себя, он наклонился к Кейт и сказал:
— Отец этого индейского сорванца работает в цирке. Так что нам нет нужды вмешиваться. Да мы и не имеем права вмешиваться.
Когда отец с дочерью вернулись в свою ложу, представление уже началось: свое искусство показывала новая группа воздушных гимнастов. Смит сел на свой стул номер три в ложе номер семь, но не видел ни тетушки Бетти, ни трапеции под куполом цирка, ни трех господ, придирчиво оценивающих каждый номер. Он позабыл даже про Кейт, предавшись своим мыслям и видениям. Фантазия рисовала ему один-единственный образ: его мать посреди бушующего пламени. Но он нашел эту банду индейских убийц. Теперь нужно было добиться их ареста. Он пока не решил когда — сегодня ночью или завтра утром. Согласно афишам, цирк должен пробыть в городе еще два дня. А после сегодняшнего успеха гастроли, вероятно, продлятся дольше. Так что у него есть время спокойно обсудить с инспектором полиции и принять необходимые меры к задержанию преступников.
Под куполом цирка раздавались возгласы артистов. Один из них сделал сальто в воздухе между трапецией, с которой он спрыгнул, и руками второго акробата, который поймал его, держась ногами за перекладину другой трапеции и качаясь взад-вперед. Смит постепенно вернулся к действительности. Принятое решение рассеяло страшные видения.
Пока акробаты приводили публику в восторг своим искусством, Фрэнк Эллис, сопровождаемый двумя крепкими стражами, опять направился в вагончик директора. Тот пребывал не в таком плачевном расположении духа, как инспектор манежа, но тоже был очень возбужден.
— Эллис! — воскликнул он. — Нам нужно понять, чего мы хотим! Время принятия решения неумолимо приближается. У банкиров сложилось благоприятное впечатление, у представителя «Б & Б» — к сожалению или к счастью — тоже. Он тоже отзывается о нас положительно, но делает это, похоже, в корыстных целях: «Б & Б» хочет прибрать нас к рукам, то есть сожрать нас, как акула, если уж называть вещи своими именами. И вопрос заключается в том, будет ли нам хорошо в желудке у этой акулы, или лучше удирать от нее без оглядки. Вот главный вопрос.
— Я не участвую в прибыли, — ответил Эллис. — Я всего лишь служащий. Зачем вы меня спрашиваете?
— Эллис! Вы всегда были моей правой рукой: менеджер по работе с персоналом, режиссер и инспектор манежа…
— …которому платят как инспектору, да и то не каждый месяц — вы мне должны уже за два месяца!
— Эллис! Не говорите ерунду! Кому, как не вам, знать наше положение? Я лично за то, чтобы нас сожрали и по возможности безболезненно, без особого вреда для нас. Самостоятельность, конечно, штука хорошая, но нам она сейчас просто не по карману. «Б & Б» наверняка и вам предложит ангажемент. Контракты с Рональдом и Старым Бобом — уже решенное дело. И если мы будем сидеть сложа руки и ждать у моря погоды, они перекупят у нас на глазах наших лучших артистов, и мы останемся с носом.
— Как они могут ангажировать такого бездарного дрессировщика, как Рональд? Этого сумасшедшего садиста! Он же представляет опасность для общества! Я требую, чтобы вы подняли с ними этот вопрос! Его нужно внести в черный список! Харри, кстати, тоже. Этот наглый щенок открыто заявляет, что он не сын Сидящего Быка, и покрывает нас несмываемым позором!
— Эллис! Что с вами? Что за бред вы несете? Вы ведете себя сегодня просто странно! У вас нервный припадок или что-то в этом роде. Ложитесь спать. Спокойной ночи! Мне пора в зрительный зал, начинается последнее отделение, «Нападение на почтовую карету». Я должен слышать, что скажут по этому поводу господа в ложе.
