В ту же секунду Харке открылось еще больше. Он понял, что происходит. Когда Татанка-Йотанка забрал его из вигвама Четана и отвел в Священный Вигвам, он, скорее всего, уже знал, что будет дальше, знал, что через несколько минут обрушит на Маттотаупу свои обвинения, знал, что его сын Харка ночью видел, что вождь оказался неподвластен силе Огненной Воды, и именно поэтому и отвел его, единственного свидетеля, который мог бы оправдать отца, в вигвам Хавандшиты.
Харка вновь мысленным взором увидел перед собой Татанку-Йотанку. Неужели великий шаман — сам лжец?
Этого не может быть.
Нет, это невозможно.
Но кто же ввел его в заблуждение? Кто солгал ему?
Хавандшита?
Неужели Хавандшита?
Это очень скоро выяснится. Иначе и быть не может.
Голоса отца Харка больше не слышал. Зато вновь раздался приглушенный голос, который, по его мнению, принадлежал Татанке-Йотанке. Снаружи, перед вигвамом, послышалось какое-то бормотание, то испуганное, то гневное, то робкое, то угрожающее. Оно нарастало и стихало. Различить голоса Харке не удавалось.
Что делать? Вскочить, выбежать наружу и выстрелить? Чтобы привлечь всеобщее внимание и громко рассказать обо всем, что он увидел ночью? Чтобы все убедились в невиновности отца, чтобы отец знал, что его Харка не поверит никаким наветам и не предаст его?
Он уже готов был подчиниться этому порыву, как вдруг в вигвам вошли Хавандшита и Шонка.
Харка, как ни старался, уже не в силах был сдерживать свои нервы и мышцы. Он встал навстречу вошедшим с заряженной винтовкой в руках.
Хавандшита и Шонка замерли на месте. Полог вигвама опустился за их спиной.
Хавандшита молча уставился на Харку, а тот, не обращая внимания на шамана, не сводил глаз с Шонки. На его лице он прочел нескрываемую язвительную насмешку. Шонка стоял расставив ноги, плотно сжатые губы растянулись в торжествующей гримасе. Немного опустив голову, он смотрел на своего врага исподлобья, как бык, готовый к прыжку.
— Отдай мацавакен Шонке! — приказал шаман.
Харка не сразу ответил. Он поймал взгляд Шонки и не давал ему отвести глаза.
— Иди сюда! — произнес Харка с тем зловещим спокойствием, которое для противника гораздо опаснее, чем любые знаки вражды.
Шонка медлил и как будто ждал дальнейших приказаний Хавандшиты, но потом в нем взял верх стыд, страх, что кто-то может принять его нерешительность за трусость. Он подскочил к Харке, чтобы вырвать у него из рук мацавакен.
Харка, казалось, собирался покориться воле шамана и передать оружие Шонке, но вдруг нажал на курки, и в вигваме прогремело два выстрела. Шонка в ужасе отпрянул назад. Харка с криком выбежал из вигвама, сжимая в руках винтовку.
На площади молча стояло множество людей, взволнованных событиями последних часов. На их лицах отражались ужас и растерянность, вызванные выстрелами в Священном Вигваме. Они словно окаменели, и Харка беспрепятственно пробежал сквозь толпу к отцовскому вигваму.
Войдя внутрь, он замер на месте у входа.
Огонь в очаге горел, но над ним не висели ни котел, ни вертел. Женщин в вигваме не было.
Рядом с очагом стоял Маттотаупа, в той же одежде, в которой Харка видел его ночью. Лицо его было бледным, смуглая кожа казалась серой. В широко раскрытых глазах застыли недоумение и безграничное возмущение. На земле у его ног валялись разрезанные лыковые веревки. На покрасневших и опухших запястьях вождя отчетливо видны были ссадины.
Грудь Маттотаупы тяжело вздымалась. Напротив него стояли Татанка-Йотанка и несколько воинов. Великий шаман медленно повернул голову и посмотрел на Харку. Маттотаупа пока не заметил сына. Он был весь поглощен тем, что происходило в вигваме. Но когда Татанка-Йотанка устремил долгий взгляд в сторону входа, он тоже оглянулся и увидел Харку. Никто из присутствующих ни на секунду не сомневался, что стрелял в Священном Вигваме сын вождя.
Татанка-Йотанка медленно направился к Харке. Тот за несколько секунд, которые понадобились великому шаману, чтобы пройти пять шагов, попытался оценить обстановку и сообразить, что может произойти в следующую минуту и что он может сделать, придет ли отец ему на помощь, или, наоборот, он должен помочь отцу. Маттотаупа смотрел на сына молча, но так проникновенно, что у Харки сжалось сердце. Никогда он не сделает и не скажет ничего, что навредило бы отцу! Ничто не заставит его покрыть себя позором, предав отца!
Татанка-Йотанка остановился перед Харкой.
— Харка Твердый Камень Охотник на Медведей! — произнес он. — Я послал за тобой. Зачем же ты стрелял?
У Харки немного отлегло от сердца.
— Татанка-Йотанка! Никто не передал мне твои слова. Я не знал, что ты велел мне прийти. Хавандшита только приказал мне отдать мацавакен Шонке.
Что-то в лице великого шамана дрогнуло. Из слов Харки он должен был понять, что тот явился не по его приказу, а нарушив его запрет покидать Священный Вигвам без разрешения. Но он должен был также понять, что Хавандшита и Шонка не исполнили того, что велел им сделать Татанка-Йотанка.
— Так или иначе, но ты пришел. Мацавакен можешь оставить себе. Твой отец сам скажет тебе, что ты не должен обращать его против своих братьев. Участь твоего отца решит Большой Совет. А пока ты вернешься в Священный Вигвам. Когда старейшины и воины примут решение, ты все узнаешь.
Харка посмотрел на отца.
— Иди и делай, что тебе сказано, — медленно, как бы с трудом произнес Маттотаупа. — Я невиновен, понимаешь? Воины и старейшины поверят мне.
— Да, отец.
Харка с тяжелым сердцем и комом в горле вернулся в Священный Вигвам, сел на то самое место у очага, где провел столько времени в мучительном ожидании, и снова положил винтовку на колени. Потом на глазах у Хавандшиты зарядил оба ствола. Шонки в вигваме не было.
Харка ждал. У него было только одно желание — помочь отцу. Он решил сделать для него все, что было в его силах.
Снаружи не доносилось ни одного звука, который указывал бы на какие-то особые события. Потом Харка услышал голос глашатая, объявлявшего о Большом Совете.
Через час Хавандшита, не произнесший за все это время ни слова, покинул вигвам.
Харка опять остался один. В этот день он еще ничего не ел и не пил, но не чувствовал ни голода, ни жажды. Жадно ловил он звуки шагов, направлявшихся к вигваму вождя, прислушивался к голосам участников Большого Совета, но не мог разобрать слов старейшин, воинов и шаманов. Он слушал и слушал, час за часом. Казалось, совет никогда не кончится.
Пятно света, которое Харка выбрал, чтобы определять время, давно изменило форму и потускнело. Близился вечер. В вигваме стало еще темнее.
