Джоуи кладет руку на колено Блэр, и ей хочется сбросить ладонь. Он что, изображает роль лапочки-шурина, хорошего парня, доставляющего невестку в прибрежный Хьянис, или предъявляет на нее права? Ее вздумали передать от одного брата к другому как эстафетную палочку? Блэр не нужно задаваться вопросом, что подумала бы об этом Бетти Фридан, она знает ответ.
Блэр предлагает не останавливаться, пока они не пересекут мост Сагамор и въедут на Кейп-Код. Джоуи направляется к Крейгвилл-бич, где стоят столики для пикников с видом на воду. Он расстилает красную клетчатую скатерть и расставляет обед, приготовленный шеф-поваром своего отеля: холодный ростбиф, свежие булочки, вареные яйца, соленые огурцы, капустный салат, нарезанная клубника и кекс. Блэр хотела сказать, что у нее пропал аппетит из-за того, что ее выгнал из собственного дома неверный муж, но на самом деле она жутко проголодалась. Джоуи с восторженным вниманием наблюдает, как Блэр поглощает сэндвич с ростбифом, увенчанный нарезанным яйцом, капустным салатом и солеными огурцами – кучей соленых огурцов, – а затем отрезает толстый кусок кекса и посыпает ягодами.
– Полцарства отдам за взбитые сливки, – заявляет она.
Джоуи поднимает палец, и Блэр думает: сейчас он назовет ее избалованной соплячкой. Но вместо этого шурин мчится по пляжу к ларьку с мороженым. Блэр прищуривается, видит, как он достает из кармана монеты, а через мгновение возвращается с банкой взбитых сливок и ставит рядом с ее тарелкой.
– Просите, и дано будет вам, – говорит он. – Налетай.
«Вот каково это, когда тебя боготворят», – думает Блэр.
Они подъезжают к парому, Джоуи грузит чемодан Блэр на багажную полку и за руку провожает до пешеходного пандуса.
– Прокачусь с тобой на пароме, – говорит он.
– Нет! – восклицает Блэр.
Подумать страшно, что скажут мама и бабушка, если узнают, как она прибыла на Нантакет с Джоуи Уэйленом, а не Ангусом. Особенно бабушка. Экзальта будет сбита с толку, и придется многое объяснять.
– Ты и так столько для меня сделал! Все будет в порядке.
Блэр сжимает потрепанный экземпляр «Обители радости», захваченный в дорогу. Этот роман, свою палочку-выручалочку, она перечитывала полдюжины раз.
Джоуи отбирает и начинает рассматривать книгу.
– Эдит Уортон. Надо почитать. Этим же завоевал тебя Ангус?
– Ой, Джоуи. – Блэр становится на цыпочки и целомудренно касается его губ поцелуем.
– Я подожду, пока ты устроишься, и приеду тебя навестить, – говорит он.
– Скорее всего, на следующей неделе я вернусь в Бостон, – разочаровывает его Блэр.
Она имеет в виду, что приедет после того, как Ангус одумается и попросит ее вернуться домой.
– Это будет здорово! – ухмыляется Джоуи.
Он прижимает Блэр покрепче – так, что ей становится страшно за детей. Наконец, в последний раз стиснув ее в объятиях, Джоуи возвращается к машине.
Блэр поворачивается, чтобы еще раз посмотреть ему вслед, прежде чем войти в тусклое чрево парома. Джоуи сидит за рулем «Линкольна» и машет рукой, как сумасшедший. Блэр машет в ответ, но чувствует несомненное облегчение, когда он наконец отъезжает.
Everybody’s Talkin
[26]
24 июня 1969 года
Дорогой Тигр,
ты просто не поверишь!
За целую неделю на Нантакете я только раз была на пляже, утром воскресенья, – я, мама и папа. Папа настоял на поездке на мыс Грейт-Пойнт, хотел покататься на серфе. Дорога туда заняла больше часа, и мы чуть не застряли, потому что он спустил шины только до пятнадцати фунтов, а надо было до одиннадцати
[27]. Мама убрала в холодильник бутылку «Шабли» и, когда мы наконец добрались до Грейт-Пойнта, начала пить. Похоже, она забыла про все материнские обязанности, не предложила сделать сэндвичи, поэтому их сделал папа и положил горчицу в мой сэндвич с сыром, пришлось бросить тот чайкам. На пляже не было никого, кроме рыбаков и одинокого тюленя, который плавал у берега. Папа сказал: где тюлень – там и рыба; но мама возразила, что где тюлень – там акулы, поэтому мне не разрешили плавать. Мама не предложила намазать мне спину «Коппертоном», а я побоялась попросить, поэтому обгорела на солнце.
Это был самый плохой пляжный день в моей жизни.
(Но ты другому не поверишь. Я подхожу к нужной теме… подожди!)
Мама пообещала взять меня на Циско-бич, пообщаться с ровесниками, но вечером воскресенья папа уехал, а она так расстроилась, что сказала: ей нужен минимум день, чтобы прийти в себя. Поэтому мы собирались поехать на пляж сегодня (во вторник) после урока тенниса. Занятия со Сьюз проходят отлично…
Джесси делает паузу. Сегодня она решительно записалась Джессикой Левин, а Экзальта вырвала у нее ручку и вычеркнула «Левин» жирной, гневной линией. Еще и сказала достаточно громко, чтобы услышали все, включая близнецов Данскоумб и миссис Уинтер:
– Джессика! Семья Николс состоит в клубе с 1905 года, со дня его основания. Счета оплачиваю я, а не твой отец. Поэтому в клубе ты будешь использовать мое имя, или я полностью лишу тебя права подписи. Ты меня поняла?
Чтобы не расплакаться, Джесси представила, будто бабушка, как обычно, не глядя по сторонам, переходит Норс-Бич-стрит и ее сбивает машина.
Джесси извинилась и ушла в раздевалку, где в туалетной кабинке скрывалась одна из сестер Данскоумб – то ли Хелен, то ли Хизер. Близняшка оставила на стойке между раковинами тканевую сумку с вышитой темно-синей монограммой. Джесси посмотрела на сумку. Монограмма гласила «ХАД». Она не знала второе имя ни одной из близняшек, но вполне возможно, даже вероятно, у Хелен и Хизер были одинаковые инициалы. Хотя Джесси считала, что никогда не станет красть у сестер Данскоумб – это казалось гораздо хуже, чем кража в клубе, – она приподняла деревянную ручку и схватила первое, что попалось под руку: пятидолларовую купюру и блеск для губ «Бонн Белл» со вкусом рутбира. Джесси сунула все в карман теннисного платья.
В туалете спустили воду. Через секунду появилась одна из близняшек и улыбнулась.
– Привет! – поздоровалась она.
Сердце Джесси рухнуло: это была Хизер, хорошая сестра.
– Привет.
Однако Джесси решила не тревожить Тигра этой историей. Брату незачем знать, что, пока он геройски сражается, Джесси на Нантакете превращается в прожженную злодейку. Она же не хотела красть. Просто так вышло.
