Сказал и тут же скривился от собственной честности.
– Завтра отвезу тебя в этот центр, а там решим, – заключил Миша, – а сейчас ты пойдешь спать, а то зеленый, дерганый. Кошмар!
Он показательно переигрывал, но Матвей знал, что в шутках брата слишком мало от шуток, а ему даже жужжание робота не помешает крепко уснуть, если он доберется до постели. Задремал ведь он после ухода Новикова, если, конечно, это действительно была дрема.
Знать наверняка Матвей все же не хотел.
***
Нина сидела в своем мягком кресле, держала стаканчик с кофе в одной руке, другой переключала результаты обследований. Она стала врачом в ту эпоху, когда многим ее коллегам компьютер заменил разум. Их работа сводилась к выбору верных комплексов обследований и определению их частоты. Многие врачи современности даже не видели своих пациентов вживую, следили за их здоровьем, находясь за тысячи километров от них, делали назначения и почти не нуждались в диалоге. Анкеты-опросника с перечнем симптомов обычно хватало, все остальное делала машина.
Теперь даже цвет кожи был объективным. Больше не было «каких-то желтоватых», «бледноватых», «сероватых» и «каких-то не очень» пациентов. Изменения выявлял датчик, способный точно определить что повлияло на саму кожу. Хорошо, но скучно.
Потому Нина подалась в ту группу врачей, что постоянно сталкиваются с непонятным. Человеческий организм любил подкидывать сюрпризы, но делал это нечасто. Крупный кардиоцентр в мире был всего один, и она попала в него, еще ребенком решив, что желает стать такой же, как ее бабушка.
Она бубнила себе под нос невнятные звуки, кусала печенье и не находила зацепок. Все анализы крови были в норме, даже динамическое наблюдение за ним ничего не выявило. Самые свежие исследования также ни о чем не говорили. Специфические иммуноферментные реакции исключали все известные патологические процессы. Нине оставалось только зло хрустнуть печеньем и переключиться на видеосканирование.
Трехмерная модель сердца над ее столом сокращалась и вращалась, а она на него не смотрела. Взяв стаканчик двумя руками, она закрыла глаза и стала слушать.
Центр давно опустел. Кресло не скрипнуло, даже когда она оттолкнулась. Оно просто закружило ее на месте, позволяя погрузиться в ритм чужого сердца. Она слушала, как оно бьется, и забыла обо всем, растворяясь в этом звуке. Он становился для нее громом, двойной раскат которого поражал разум и обрывался паузой, чтобы новый раскат обрушился на разум.
Она нахмурилась, открыла глаза и заставила кресло вращаться в другую сторону, посмотрела на белые стены и поняла, что ее любимую музыку ничего не искажает. Первый и второй тон ритмичны, уместны, чисты, как хрустальный звон, даже шуршание третьего и четвертого тона, увеличенное программой, не вызывало тревог.
Чувствуя себя студентом, которого обманули и внезапно подсунули норму на экзамене, Нина стала просматривать срезы работающего сердца, но ничего не нашла.
– Ну и как это называется? – спросила она у себя и тут же написала:
«С вероятностью 99% в сердце все чисто, в сосудах, кстати, тоже»
«Тогда, возможно, я лечу домой на сломанном энергометре», – мгновенно прилетел ей ответ, явно набранный голосом.
– Что?! – возмутилась Нина, но ругаться не стала – знала, что это бесполезно, просто попросила написать, когда полет завершится, а сама зевнула, выпила кофе и начала все сначала просто из упрямства.
Глава 12
Николай Новиков давно жил один. Он любил одиночество, а еще покой, потому обзавелся домом далеко от людей и лицензией на полеты на сверхзвуке.
Его домом вот уже почти пятнадцать лет был некогда буддистский монастырь в поселении Лабранг. Он пострадал в одном из землетрясений и был оставлен подобием руин в горах.
Николай его выкупил, снес остатки давно опустевшего поселения, а сам монастырь отреставрировал, смешав при этом древние строения и технологии. Каменные стены монастыря и его черепичные крыши уживались рядом с роботами, камерами и магнитными барьерами, заменявшими охрану.
Собственный дом в темноте гор он находил по отблеску этого барьера, да и радар предупреждал о нем, стоило только снизиться. Где в нем окно, знал только сам Новиков и всякий раз понимал, что минимальная ошибка может стоить ему жизни, но капсула миновала защитное поле и влетела в огромный ангар, где хранились его капсулы – больше пятнадцати разных моделей, один скар, пару старинных машин и один совсем старенький велосипед. Только рама в нем осталась старой, ей было почти восемьдесят лет, но, выкрашенная совсем недавно в ярко-красный цвет, она казалась совсем новой.
Покинув капсулу, Новиков опустил большой рычаг. Дверь ангара неспешно распахнулась, открывая вид на выложенную каменными плитами горную тропу, поднимающуюся выше к храму.
Он опустил еще один рычаг рядом, и возле тропы вспыхнули огни. Фонари, выстроенные в ряд у одного из краев дороги, поднимались к храму и словно пробуждали его. Там, сразу, становилось светло. Над воротами зажегся фонарь, а ряды молельных барабанов освещал мягкий белый свет люминесцентных ламп, скрытых под кровлей стен.
Все это не смог бы питать один энергометр, даже десятка энергометров никогда бы не хватило, чтобы дать дому достаточно энергии, потому чуть дальше, внутри горного склона, скрывался термоядерный реактор, обслуживаемый роботами и системой программ. Новиков только просматривал уведомления о его работе, и то если был в настроении. Сегодня настроения не было.
Он прикрепил к скуле датчик гарнитуры, сел на велосипед и поехал к дому.
– Вызов. Нина Орлова, – дал он команду своему телефону, слушая, как каменная крошка потрескивает под колесами.
Он любил ездить вот так в гору, крутить педали и слушать тишину, а вот прерывать ее ворчанием сестры не любил.
– Ты жив и все в полном порядке? – спросила она.
– Да, – неохотно ответил Николай. – А у тебя что?
Дорога как раз повернула, и Новиков выехал к стене. Он дотянулся до ряда молитвенных барабанов и с усмешкой ударил рукой по деревянным балкам, заставляя красные расписанные цилиндры вращаться.
Их шум его успокаивал.
– У меня все еще ничего, – сказала Нина. – Может у тебя есть еще что-то? Ну, не знаю, камеры же в лаборатории Люкса стоят. Мне бы за пульсом его проследить.
– Как ты хочешь увидеть пульс на камере? – удивился Николай, даже забыв про барабаны.
– По пульсации сонной артерии, – почти виновато ответила Нина.
– На записи с камер ты такое не увидишь. Они охранные, и качество у изображения соответствующее. Сама понимаешь, мне не надо рассматривать пуговицы на одежде сотрудников.
Нина просто вздохнула, а Николай коснулся еще одного барабана и вдруг вспомнил:
– Я видел его накануне. У меня была включена запись, так что… если я ее не удалил, пришлю тебе видео.
