– Все плохо, – сказала Нина. – Все очень плохо, приезжай.
– Матвей? – коротко спросил Новиков.
– Да. Мы чудом его спасли. Кажется, у нас больше нет времени на поиск ответа. Следующий приступ его убьет. Приезжай, потому что я не знаю, что делать и как сказать об этом Мише.
Она всхлипнула.
– Миша твой на полигоне и до вечера не освободится. Успокойся, я буду через десять минут.
Сказал, отключил связь и замер с телефоном у стола. Говорить «успокойся» было просто, и ответственность брать на себя естественно, только как совладать с самим собой, он не знал. Ему казалось, что он лично в ответе за все.
– Соберись, – велел он самому себе и поспешил на крышу, радуясь, что снова оставил капсулу там.
Через десять минут он действительно приземлился на крыше центра, туда, где приземляются реанимационные капсулы.
– Вы в курсе, что здесь не положено оставлять личный транспорт? – строго спросил у него дежурный реаниматолог, вышедший ему навстречу.
– Да, конечно. Я ее сейчас отправлю назад автопилотом, – тут же ответил Новиков.
Включил батарею, запустил программу и отпрыгнул от спешно взлетающей капсулы. Больше он с врачом не говорил, только бросил на него взгляд. Мешать его работе Новикову совершенно не хотелось, но, вбегая в здание, он радовался, что прилетел именно сюда.
Как он и ожидал, Нина нашлась в коридоре у реанимационного зала – сидела на пустой лавочке для посетителей, сцепив пальцы в замок, и будто молилась, глядя на дверь.
– Что случилось? – спросил Новиков, садясь с ней рядом. – Мне казалось, что на этот раз кризис миновал, или был новый приступ, пока я летел?
– Нет! – буквально воскликнула Нина. – Не было, я просто хочу подсказку. Идем. Мне действительно нет смысла здесь сидеть. Он, как всегда после приступа, спит, только теперь под аппаратами и строжайшим наблюдением.
Она встала. Такой серьезной Новиков ее еще не видел. Нина Орлова, конечно, никогда не занималась глупостями как врач, но в то же время она всегда была для брата легкой, воздушной феей, которая иногда каким-то чудом оперировала людей. Теперь она показалась ему тяжелой, стальной, несгибаемой фигурой, готовой на все в своем противостоянии.
Зайдя в свой кабинет, она указала брату на кресло:
– Я расскажу тебе все, что мне известно, может быть, так сама увижу все иначе, – строго сказала она и включила большой голограммер на стене, еще и указку взяла, словно собиралась читать лекцию. – Благодаря множественным записям работы сердца удалось определить, как именно нарушается ритм, – сказала она, перелистав данные о полном здоровье Матвея до начала этой страшной истории, пролистала некоторые анализы и остановилась на схематическом разрезе сердца, которое все еще сокращалось.
Две маленькие прямоугольные камеры изображали предсердия, два больших треугольника – желудочки. Импульс красной вспышкой от точки между двух предсердий бежал вниз и вверх одновременно. Сокращались предсердия от вспышки, идущей наверх. Вспышка, пробегавшая вниз, заставляла сокращаться треугольники, только задерживалась на миг там, где все четыре камеры соединялись на схеме. От этого желудочки сокращались после предсердий.
Нина осмотрела эту схему так внимательно, словно видела впервые, нахмурилась и нажала на кнопку, чтобы отвернуться от изображения с болью на лице. Картина изменилась. Импульсы стали лететь с огромной скоростью, но так же регулярно, и не задерживаться, а просто гаснуть, не доходя до треугольников. И только изредка волна проскакивала без задержки.
– Каждый его приступ – это сочетание стимуляции, – она указала на место начала красной вспышки, – и блокирования импульса, – ее указатель переместился в зону, где импульс гас, так и не достигнув желудочков, – но причины я не знаю. Медикаменты ему не помогают. Электроимпульсная терапия тоже. При этом каждый последующий приступ все тяжелее. Промежутки между ними нестабильны, никакой логики в них нет, провоцирующих факторов не выявлено, но…
Нина сбилась, все же посмотрела на картинку, где схематичное сердце пыталось выполнять свои функции. Треугольники раздувались и не сокращались полностью. С каждым разом сокращения были все слабее. Чем это должно закончиться Нина не стала смотреть, отключив голограммер.
– Стало только хуже, – призналась она брату. – В его сердце уже появились необратимые изменения, а я так и не нашла причину.
«Это все тринадцать стаканчиков», – думала она, но брату это сказать не решалась, боясь, что он откажется помогать.
– Хорошо, давай пойдем другим путем, – спокойно сказал Новиков, не пытаясь утешить сестру. – Мы можем как-то повлиять на процесс? Кардинально?
– Как? – спросила Нина, обернувшись. – Чтобы влиять кардинально, нужно знать причину.
– Слушай, я человек простой, – развел руками Новиков. – Если что-то нельзя починить, его всегда можно заменить. Что ты скажешь о пересадке?
Нина только покачала головой, глядя в пол, а потом пояснила:
– Ты же знаешь, сердце – единственный орган, который так и не научились создавать искусственно, а отдать донорское сердце человеку с неизвестной болезнью – это слишком. Если причины в самом сердце нет, или если она есть где-то еще, то такой приступ убьет его после пересадки. Я только сделаю еего смерть мучительней, понимаешь?
Новиков не очень понимал, но принимал слова сестры и не сдавался:
– Аппарат искусственного кровообращения, как временная мера? – предложил он.
– Его нельзя использовать долго. Там слишком много последствий, – вздохнула Нина.
– Поставьте его так, чтобы Денисов его включил, когда начнется приступ, или кто-то другой мог включить. Если есть какие-то практические трудности, говори, доработаем в течение пары часов.
– Только это не решит проблему, – прошептала Нина. – И через неделю аппарат придется заменить, если не раньше.
– Хорошо, будем считать, что у меня есть всего неделя, – спокойно заключил Новиков. – Что нужно от меня сейчас для операции?
– Наверно, ничего, – поджав губы, призналась Нина. – Главное убедить Матвея дать согласие.
– Что значит убедить?! – зло спросил Новиков. – Ему нужна эта операция!
– Коль, он устал, – тихо сказала Нина. – Как все нормальные люди, он просто устал уже. Сейчас у него такой этап. Он же вообще просил его не спасать, если сердце совсем остановится, а я все равно заставила ребят работать. Понимаешь?
– Ему нужна причина, – понял Новиков и задумался.
Он понимал, что взволновать Матвея могли разве что события на Титане, но там, согласно отчетам, все шло хорошо. Сотников регулярно присылал видео, потому Новиков своими глазами видел на записях то, что происходит внутри куполов.
– Нам запретили вести съемку на базе, – еще при первой связи сообщил Сотников, – зато внутри купола можно, буду рассказывать и показывать, как идут дела.
