«Добрый вечер! Извините, если помешал…»
Вот и аббат Фариа со своими сокровищами. Клад надо у него непременно изъять и отдать в фонд Пятилетки. За это господин старший надзиратель даст почитать журнал по сельскому хозяйству…
«Кто вы?»
«Несчастный узник», – строго по Александру Дюма ответил Белов, хотел добавить, что он француз, моряк и Эдмон Дантес, но вдруг услышал свой голос словно со стороны.
– Несчастный узник…
Вздрогнул, открыл глаза – и понял, что не спит.
– Сочувствую, – негромко проговорила нависшая над ним черная тень. – Впрочем, счастливых узников я еще не встречал.
Белов потер лицо и привстал, возвращаясь в привычный мир. Тень… Не тень, конечно, просто человек высокого роста отступил на шаг.
– На лавры здешнего призрака не претендую. На лавры иные, провокаторские, тем более. Если хотите, сейчас же уйду.
Александр покосился на дверь. Никаких чудес, никаких тайных ходов в толще стен. Взял человек – и вошел. Надзиратель не заметил? А кто сказал, что не заметил?
– Я не через дверь, – гость негромко рассмеялся. – Невелик секрет, но здешним церберам не по зубам.
Белов не поверил, но и орать во все горло, как рекомендовал старший надзиратель, посчитал излишним. Пришел человек, и ладно. Без чая с сахаром и обойтись можно.
– Александр Белов. Номер 412.
– Гюнтер Нойманн. Номер 453.
Несчастный узник из «Графа Монте-Кристо» сразу нашел тему для разговора. Эдмон Дантес не жил в СССР. Замполитрука Белов откровенничать не собирался да и расспрашивать позднего гостя тоже. О чем им говорить? О погоде?
Гюнтер Нойманн отыскал тему сам.
– Господин Белов, у меня к вам крайне нетактичный вопрос, поэтому заранее извиняюсь. Есть ли у вас шанс прожить еще хотя бы месяц? Если два, было бы совсем удачно.
Замполитрука не хотел, а улыбнулся. Хороший вопрос! Жаль, сразу не ответить!..
Опанас, твоя дорога —
Не дальше порога…
* * *
Двое на железных тюремных нарах. Темно, только из-за приоткрытой двери – узкая полоска желтого электрического света. Не люди – черные тени. Один явно выше ростом и в плечах пошире. Он и говорит.
– Если войдут, так и сидите, меня не увидят. Больше чем двоим сюда не протиснуться, а на двоих моих сил еще хватит. Но, кажется, здешнее начальство и само не рвется ловить злосчастного призрака. Засмеют! Кстати, ради этого они и придумали «третью категорию», чтобы местные обитатели в запертые двери не ломились. Ее давно отменили, и полагалась она отнюдь не подследственным, а тем, у кого заканчивается срок заключения… Вы, вероятно, спросите, отчего я не пытаюсь бежать?
Второй отвечает не сразу. Думает.
– Не спрошу. Каждый решает за себя.
Негромкий смех. Первый качает головой.
– Не верите. Разумно. А вдруг я вашим следователем подослан? И я вам не верю до конца. Здешняя публика в основном из Вермахта, злостные нарушители устава. А вы – целый русский комиссар. Русский, не отпирайтесь. «Neschastnyj uznik» – вы еще спали, поэтому ответили на родном языке. Если не тайна, вы действительно комиссар?
Второй пожимает плечами.
– Для фашистов – да. Для наших – самый мелкий чин из политического состава, комиссары всё больше начальники.
– Тогда понятно. Вас здесь спрятали, как и меня. Тюрьма из самых надежных, и кто станет искать серьезного человека среди мелкой шпаны? Но это ненадолго, просто пересадка. Не провидец, но сейчас за наши души и тела в здешних верхах идет драчка. Рейх очень похож на феодальную Германию с ее герцогами и баронами. Кто победит, не уверен, но в любом случае нас отсюда вывезут, и вот тогда начнут разделывать по-настоящему.
– В бифштекс, – без особой радости кивает второй.
– Если мы им это позволим… Поэтому я и задал такой странный вопрос. Меня станут искать, причем не только здесь, но и в тайных узилищах, у моих друзей такая возможность есть. Найдут – хорошо, однако, думаю, не успеют. Существует некая вероятность, что они встретятся с вами – и спросят обо мне. Вопрос будет звучать так: «Что сказал Гроссмейстер?»
Теперь настает очередь смеяться второму, тоже не слишком громко.
– Е-2 – Е-4.
– Прекрасно! Не теряете духа, это обнадеживает. Господин Белов, если все это провокация, как бы вы ответили на такой вопрос?
Второй думает недолго.
– Ну-у… Скажу, что приходил тут один и велел передать: «Chtob vy sdohli, gady fashistskie!»
– Насколько я знаю русский… Вполне, вполне. Годится! Только переформулируйте так: «Я ошибся. С нацистами нельзя иметь никаких дел». Согласны? А вместо подписи – К-12, чтобы сомнений не было. Следователю тоже можете сообщить, запись в протоколе не помешает.
– Даже так?
Некоторое время оба молчат, затем второй резко машет рукой.
– К черту! Нельзя никому не верить, иначе себе верить перестанешь. Передам, не велик труд. Только… Если бы, к примеру, я вас искал, то сразу бы засомневался. А вдруг все это следователь выдумал? Вдруг настоящие слова совсем иные? Внешность вашу описать толком не смогу. А даже если смогу, тоже не выход, провокатору вас и показать нетрудно. Подлая она жизнь, господин Нойманн, я это еще мальчишкой понял. В собственной стране прячешься, словно шпион какой. За каждым своим вздохом следишь, ничему и никому не веришь…
На этот раз первый медлит с ответом. Наконец находит слова.
– Вы ошибаетесь, господин Белов. Жизнь человека такова, каков он сам. Вам на Родине, как я понимаю, пришлось несладко, но вы же ее не предали, иначе бы здесь не сидели! Значит, вы поступаете правильно, поэтому и жалеть не о чем. А тем, кто меня будет искать, напомните про звезду Регул. Это не пароль, просто яркая звезда в созвездии Льва. Очень красивая, бело-голубая…
– Погодите, погодите… Cor Leonis?
– Да. Сердце Льва.
* * *
Александр Белов лежал на старом продавленном матрасе и смотрел в укутанный тьмой потолок. Сон оказался правдой, Эдмон Дантес встретил своего аббата Фариа. И даже получил клад в наследство – прямо здесь, не выходя из пропахшей хлоркой камеры.
«Я ошибся. С нацистами нельзя иметь никаких дел».
Просто и понятно. И незачем кивать на жизнь, она такова, каков сам человек.
Александр попытался вспомнить Регул, бело-голубую звезду. Астрономия ему нравилась, в интернате имелся даже телескоп, правда, не слишком мощный, кратеры на Луне разглядывать. Созвездия помнил, хоть и не все. Лев – зодиакальное, видимое в северном полушарии, рядом с Девой. А Регул… Нет, как-то мимо прошло.
Вспомнить не смог, но увидел. Сначала белой искрой средь обступившей его тьмы, потом огоньком, тоже белым, и наконец въяве, совсем близко. Cor Leonis – огромный шар в голубом ореоле на черном небесном занавесе.
