…Новости, принесенные все тем же камрадом Штимме, совсем не порадовали. Мюниха-коротышку из карцера забрали и увезли, куда именно, неясно. По «Колумбии» сквозняком носились слухи, кто-то даже предположил, что тюрьму вернут «черному» ведомству Гиммлера, причем со всем содержимым.
– И второе, камрады, – подытожил гамбургский рабочий. – Сейчас бонзы в нашем Рейхе еще пуще грызться начнут, особенно Вермахт и СС. Чьи войска первыми в Данциг вступят? На кого награды посыплются? Так что имеем резкое обострение внутренних противоречий, посему бдительность предлагаю усилить и даже ужесточить.
С этим все согласились, включая беспартийного комсомольца Белова. Однако что толку от бдительности, если в камере заперт? Хоть удваивай ее, хоть ужесточай в дюжину раз.
А ближе к вечеру, когда спорить перестали ввиду полной ясности вопроса, дверь камеры со скрипом и лязгом отворилась.
– Штимме, на выход!
Тот замешкался, но здоровяк-надзиратель без церемоний ухватил за ворот и потащил.
– А знаешь, Белов, что самое обидное, – прогудел камрад Критцлер после долгого молчания. – Придет к нам Красная армия, вернут из «кацета» Эрнста Тельмана, назначат канцлером, а этот надзиратель и дальше службу будет нести.
Александр согласно кивнул.
– Вполне вероятно. Но это еще не беда. Плохо, если сидеть по-прежнему будем мы с камрадом Штимме. Однако и это не самый крайний вариант.
– Ты прав, – вздохнул товарищ по классу. – Sibirien – она большая.
Глава 10. Железный узел
Побег. – Графство Керси, город Каор. – Агнешка. – Камрад Лонжа. – Косилка смерти. – С почином, сестричка! – Врезали фашистам. – На двенадцать часов. – Дезертир Митте. – Монсегюр защищают вместе.
1
Штимме вернулся где-то через час. Бухнулся на нары, потер плечо.
– Врезали, – пояснил. – Для пущей достоверности, причем от всей души, заразы!
Усмехнулся, но тут же стер улыбку с лица.
– Ночью нас всех переводят, обе секции, Б-4 и Б-5. Политических – членов компартии, сочувствующих и даже всяких интеллигентов из тех, что под одеялом фюрера ругали. Потому и собрали здесь, чтобы по одному по всей тюрьме не искать.
Белов и камрад Критцлер переглянулись. Самое вроде время бдительность проявить, только как именно?
– Предполагаю, – вел далее гамбургский пролетарий, – что в связи с началом войны и обострением ситуации в Рейхе всех нас по «кацетам» растасуют, чтобы от Берлина подальше. Предлагаю держаться стойко и солидарно, один за всех, все за одного, как мушкетеры у французского писателя Дюма.
Голосования не было, приняли без обсуждений. На том разговор и увял, даже про войну рассуждать не хотелось. Каждый думал о своем.
Замполитрука, пусть и без всякой радости, решил, что все происходящее наконец-то входит в естественное русло. Красных комиссаров полагается не возить по горным отелям, а держать за проволокой, что, впрочем, уже обещано. Теперь, когда РККА перешла польскую границу, с ним тем более церемониться не станут. Белов в очередной раз пожалел, что отказался от побега. Среди швейцарских гор еще случаются чудеса, здесь же, в Рейхе, царит суровый материализм строго по Карлу Марксу. Он вдруг представил: к концлагерю, где придется бедовать, прорывается непобедимая и легендарная РККА. Узники поют «Интернационал», а потом за дело берется особый отдел. Доходит и до него очередь.
Ne smej vrat, padla kontrrevolyucionnaya! Kolis, suka, u nas i ne takie bobry kololis!
Не помилуют…
Так и будет, хотя куда более реален вариант иной – до прихода армии-освободительницы он просто не дотянет. Всюду клин! Куда податься простому парню Опанасу?
Впрочем, всем троим, Опанасу, комиссару Когану и вольнолюбивому Батьке, не слишком повезло.
Погибай же, Гуляй-Поле,
Молодое жито!..
Опанасе, наша доля
Туманом повита!..
* * *
В камере никто не спал, и когда около полуночи в коридоре загрохотали сапоги, все вскочили. Александр, смочив лицо водой из кружки, накинул пиджак. Как говорил пролетарский классик Дмитрий Фурманов, придется умирать – умирай агитационно.
Скрежет ключей, скрип дверных петель.
– Выходи, выходи!..
Первым выглянул камрад Критцлер, но тут же отшатнулся.
– Там СС!
– Выходи, хватит спать!..
В дверь заглянул некто в знакомом камуфляже. Вскинул карабин.
– Господа! Убедительно прошу не задерживать.
Негромко, зато от души, выругался Штимме.
Коридор полон народа. Белов поглядел на стеклянную будку. Пусто! Надзирателей нет, только заключенные – и эсэсовцы.
– Строиться! Стр-р-роиться, говорю! В две шеренги, в две шеренги!
Тех, кто замешкался, подгоняли прикладами. Ими же утрамбовали строй.
– Смирно, schweinehunden! Смир-р-рно!
И вдруг, где-то совсем близко, ударили выстрелы.
Т-тах! Т-тах! Та-тах!..
Все умолкло. Тишина казалась липкой, тяжелой, густо настоянной на ужасе.
Высокий плечистый офицер шагнул вперед.
– Слушай меня, красная сволочь! Сегодня вечером выродки и ублюдки из числа врагов Рейха подняли мятеж. Его затеял Коминтерн и такие же свиньи-предатели, как вы. Но враги просчитались! В Берлине введено чрезвычайное положение, доблестные СС переломили ситуацию и сейчас подавляют последние очаги сопротивления…
Т-тах! Та-тах!..
– Заговорщики пытались освободить своих подельщиков – вас, предателей и негодяев. Не получилось!..
Та-тах! Т-тах! Т-тах!..
Соседняя секция, понял Белов. Там разговаривать не стали, там – сразу.
– Ввиду сложившихся обстоятельств производится экстренная эвакуация контингента. В пути вам надлежит соблюдать существующие правила и выполнять все распоряжения конвоиров…
Та-тах! Т-тах!
– В противном случае последует немедленная экзекуция!.. Внимание! Напра-а-аво! Бегом!..
Грохотали железные ступени, а сзади все еще слышались выстрелы. Соседней секции не повезло. А по пути – ни надзирателей, ни тюремной охраны. Попрятались!
– Белов! По дороге надо дергать, – прохрипел бежавший сзади Штимме. – Иначе всех положат. Передай дальше…
Александр попытался, но услышали ли, понять не успел. Пахнуло холодным ветром. Двор! Желтый огонь прожекторов, грузовые авто, мотоциклы…
– Сто-о-ой!
Бежавшие впереди «эсэсы» развернулись и выставили приклады. Кто-то, не устояв на ногах, упал. Приклады взлетели вверх, опустились…
