Доброволец Земоловский выбросил руку с пистолетом вперед, согнул в локте. Но стрелять не пришлось, впереди, в нескольких метрах, что-то негромко хлопнуло — и тут же послышался грохот. Путь был свободен.
Тело охранника лежало внизу, рядом с карабином. Швед задержался на миг, покачал головой, но ничего не сказал.
Двор прошли спокойно, но возле самых ворот раздался первый выстрел. Пуля ударила в булыжник, высекая нестойкие искры. Бывший гимназист обернулся, пытаясь найти стрелка, но швед потянул его дальше.
— Сюда!
Ворота заперты, но открыта калитка. Еще одна пуля ударила у самых ног.
* * *
На улице горели фонари, и луч-проводник он заметил не сразу. Вначале — мотоцикл, большой, черный, с коляской. Луч рядом, скользит по асфальту.
Пули ударили вновь, и бывший гимназист поспешил вперед. Металл коляски был еще теплым. Он хотел усадить туда шведа, запоздало пожалев, что не догадался взять карабин, но тут его толкнули в плечо.
— Вы — в коляску, — приказали из пустоты. — Профессор плохо стреляет.
Он подчинился без слов, отметив, что голос — женский. Прыгнул на сидение, наскоро проверил оружие. Из калитки уже выбегал охранник с карабином наизготовку.
— Тох! То-тох!
Резко запахло порохом. Доброволец Земоловский зло усмехнулся. Один есть. Следующего давай!
Не успел. Мотоцикл, взревев мотором, рванул с места.
4
— Мы узнали! Мы все узнали, мсье! — перебивая друг друга, заспешили мальчишки.
Чтобы усилить энтузиазм, я выдал каждому по монетке. Мелочи наменял в баре полный карман.
— Мадемуазель Лулу приехала две недели назад. У нее был с собой большой чемодан и сумка. Не на такси приехала, ее большой автомобиль подвез.
— Очень дорогой, такие даже на центральных улицах нечасто увидишь.
Наверняка братья, один слегка постарше, в кепке, у второго, что поменьше, волосы торчком. Два голодных попугайчика, прилетевшие поклевать зернышек. Пусть клюют, не жалко! Я выдал еще по монете.
— Она вообще не приезжая, ее тут раньше видели.
Монетка!
— Квартиру сняла, а квартира, кстати, дорогая, ее мсье Фаро сдает, а он скупердяй известный. Целый год квартира пустой стояла.
Клюй, попугайчик, клюй!
Птички гнездились неподалеку от «Старого Жозефа». Не бездельничали, пытаясь торговать старыми мятыми открытками с красотами Парижа. Для затравки я прикупил сразу три, затем объяснил правила — и отправил попугайчиков в свободный полет. Управились за два часа.
— С парнями ее видели.
— С американцами, которые в «Этуаль Солитэр» живут. Сначала с одним, потом с другим. Она, мадемуазель Лулу, для них особую песню поет, на американском языке, когда они в «Старый Жозеф» приходят.
— Песня. Песня называется. В общем, про Лили она.
— «Лили Марлен»? — удивился я, позвенев мелочью на ладони. Глаза мальчишек вспыхнули огоньками.
— Не-е-е! Другая, не про бошей.
— Лили. Лили Обзавес! Точно!
Я скормил попугайчикам еще по зернышку. Всякое дело следует доводить до конца, даже самое на вид пустяковое. В страшилку, рассказанную Анной Фогель, не очень верилось. Мухоловка судила по себе. Все бы ей трупы множить.
Но и Люсин я почему-то не верил.
— Обзавес, значит?
Петь я не мастак, но вполголоса, чтобы не распугать прохожих.
Я летом в Луисвиле
Девчонку повстречал,
Ее глаза, как стрелы,
Разили наповал,
Как лепесточки, губы,
И стан, как стебелек
Лили, мой белый ирис,
Мой западный цветок.
[23]
Я уже понял — это «Lily of the West». Пока все ясно и логично.
— Вы хорошо поете, мсье.
— Лучше даже чем она, чем мадемуазель Лулу!
Маленькие голодные льстецы!
— А теперь о Гастоне. Есть здесь такой?
Мелочь я спрятал, достал по банкноте. Мальчишки онемели, столько им не заработать и за неделю. Но ненадолго. Переглянулись, один кивнул другому.
Запели!
Денег не жаль, агентам положено платить. К тому же лучше так, чем отдавать Люсин все той же Мухоловке для «потрошения». Говорят, мастерица.
Убийц я не люблю. Когда в бою, на равных, еще ладно. Но «потрошить»!..
Ее губы на моем ухе — клыки вампира.
— Спасибо! Мсье, большое спасибо!..
— Если что, зовите! И возьмите открытку, она красивая, с Домом Инвалидов, там Наполеон похоронен. Просто так возьмите, на память.
Попугайчики улетели, радостные и взволнованные. Наклевались! Я посмотрел им вслед и побрел обратно в «Одинокую Звезду». От хорошего настроения не осталось и тени.
Гастон действительно существовал. Сутенер, по-здешнему «кот». Требовал денег не только со своих девиц, но с тех, что выступают в кафе и ресторанчиках. Его территория! Носил, правда, не наваху, а «зарин», нож апашей.
Мальчишек не проведешь!
Ему платили, от такого дешевле откупиться. Люсин же, вероятно, от неопытности, отказалась. Последствия я видел. Скверно, однако, тоже вполне логично. Но вот дальше.
На следующую ночь Гастон сгинул без следа — втолкнули в машину и увезли. Сестра заявила в полицию, ажаны объявили розыск, обошли все здешние темные углы. Был Гастон — и канул, если не в Лету, то в Сену точно.
Вот такая, значит, Лили Обзавес.
С одной дамочкой, я, кажется, разобрался. На очереди еще две.
От ревности ослепший,
Я заступил им путь
И этому красавчику
Пронзил кинжалом грудь.
Сорвал с ее головки
Я в ярости венок.
О, как, Лили, мне больно,
Мой западный цветок.
* * *
О «замечательной» Марте Ксавье ничего узнать не удалось. Имя и фамилия из самых распространенных, подробностей же Легран не сообщил. В списках пациентов «Жёнес мажик», составленных рыжим журналистом, таковой тоже не значилось. Впрочем, Домье уточнил, что списки неполны, к тому же некоторые дамы предпочитали лечиться под вымышленными фамилиями.
Жаль! Счета я предпочитаю закрывать, иначе придут за расплатой в самый неподходящий момент.
Оставалась Иволга, бабушка-пенсионер, отставная шпионка. Впрочем, нет. Разведчица! Агент капитана Ладу воевала за родную Францию.