Она покачала головой, сняла очки.
— Я попробую, профессор?
Тот что-то ответил, но язык на этот раз оказался совершенно чужим, непонятным. Девушка-лучик подошла совсем близко, взглянула в глаза. Смотрела долго, не мигая, и он вдруг почувствовал, что мир становится меньше, зато получает объем, сгущается, обволакивая его со всех сторон. Он скользит вниз, вниз, вниз.
— У тебя есть имя. Вспомни! Мама звала тебя.
Дыхание замерло, боль хлестнула со всех сторон, но не убивая, а возвращая к жизни. Ненадолго, на невероятно малый миг, но и его хватило.
— Sonce sidaye,
Nich nastupaye,
Spiv solovejka
Chuti u gayi…
Spy, mij Anteku, spi lyubyj!
— Антек, — шевельнулись губы. — Антек.
— Хватит! Хватит!..
Негромкий голос профессора ударил, словно гром, возвращая привычный мир. Он.
Антек! Антек! Антек!
Антек пошатнулся, выпрямился.
— Пока достаточно, господин Антек. Если вы согласны, то — пора!
Он (Антек!) хотел пояснить иноязычному шведу, что gerr Antek звучит нелепо, это не фамилия, детское имя. Не стал. Ничего иного у него пока нет.
Антек согласно кивнул, и все трое шагнули во тьму.
* * *
Луч фонарика вновь вспыхнул на небольшой поляне. В темноте она казалась самой обычной, разве что очень ровной, словно залитый каток. Но электрический огонь сделал тайное явным. Ни травы, ни старой листвы. Земля потревожена, разрыта — и вновь утрамбована.
Девушка поглядела на профессора и отстегнула от пояса что-то, напоминающее папиросную коробку. Луч высветил несколько кнопок, блеснул серебристый металл. Швед взял коробку в руку, внимательно осмотрел, направил вперед.
Земля задрожала, пошла мелкими волнами, а потом и вовсе исчезла, превратившись в бурое облако. Изнутри вспыхнул яркий белый свет, в луче фонаря заплясали пылинки. Через минуту все стало почти как прежде, только над рыхлой землей плавал, покачиваясь, большой остроносый цилиндр, чуть сплющенный по бокам. На серебристой поверхности выделялись контуры люка.
Швед еле заметно дернул рукой, и люк беззвучно отошел в сторону.
— Добро пожаловать в автобус! — улыбнулся Стурсон-Сторлсон.
6
Пьер Домье, согрев коньяк в руке, поднес к губам, блаженно улыбнулся, глотнул.
— И что вы в нем находите? — не утерпел я. — Карамель со спиртом!
Журналист, поставив рюмку на скатерть, взглянул печально.
— Предпочитаете кукурузный бурбон, мистер Корд?
Коньяк парню заказал я, уж больно вид у того был встрепанный. Не подрался ли часом с акулой местной журналистики?
В «Галлопин» я пришел на сорок минут позже рыжего, рассчитывая, что тот успеет побеседовать с Жерменом де Синесом. Срок более чем достаточный, с Сандино мы договорились о перемирии за полчаса, и то почти половина времени ушла на его гневные инвективы по адресу проклятых гринго. Здесь, кажется, случай посложнее.
— Этот Кальмар!.. Нельзя же быть таким живоглотом?
Коньяк свое дело сделал, Домье если и рычал, то вполголоса.
— Кровь Христова! Всем нам нужны деньги, но.
Отставил пустую рюмку в сторону, вздохнул.
— В общем, он согласен продать историю с параболоидами. Но за эти деньги можно открыть неплохую газету где-нибудь в Арле. Эх! А почему бы и нет? Античные руины, виноградники, бой быков.
Дела следует доводить до конца. Публикация трехлетней давности никому уже не нужна и не интересна. Кроме меня! В книжке про героического Капитана Астероида и красотку Кэт, щеголявшую в розовом скафандре с пуговицами, особых подробностей о гравитационном оружии нет, а вот в материале де Синеса имеются очень интересные детали. Выдумал сам? Подсказали? Откуда Синес вообще об этом узнал? Он что, регулярно читает американский «палп»? Были переводы, но не на французский.
Домье озвучил цифру, и я поневоле задумался. Деньги налогоплательщиков — субстанция трепетная, откровения Кальмара столько не стоят. И я решил рискнуть — не деньгами, не собой, а самим Кальмаром.
— Вернитесь к его столику, мсье Домье, и объясните де Синесу, что он — жадный и глупый осел. И покажите это.
Фотографию я достал из бумажника заранее и положил рядом, словно последний патрон. Может и не выстрелить, но попытаться нужно.
Рыжий не без опаски протянул к снимку руку.
— А мне взглянуть можно?
— Можно, — улыбнулся я.
* * *
Кто подсказал мне идею параболоида, я все-таки вспомнил. Первые выпуски про Капитана Астероида писали три голодных парня, кормившиеся до этого в «Amazing Stories». К 1935 году журнал читателям поднадоел, тиражи упали, и братья-фантасты стали искать вольные хлеба. Случалось всякое, очередной выпуск сильно задержался по вине одного из авторов, ушедшего в запой. Тогда и появился новичок, очкарик со встрепанной шевелюрой. Ему-то я поведал свою задумку — гравитационный удар из-под земли. Твердь встает волнами, каменное цунами обрушивается на мир. Новичок вдохновился, но, подумав, предложил развить идею. Удар из-под земли — слишком абстрактно. А вот если выкопать шахту, установить там аппарат, а первого помощника Главного Злодея направить в экспедицию за веществом из кратера вулкана.
Так и родился параболоид. Немцы, заняв Судеты, изучали пустые шахты долго и основательно. Говорят, даже что-то нашли.
Все ясно и понятно, если бы не подземная буря, разразившаяся в Польше. Ее уже успели прозвать Чудом над пропастью.
* * *
— Мсье? Можно вас на минутку, мсье?
Я как раз созерцал новую рюмку лимузенской граппы. Кукурузный бурбон! Почему обязательно кукурузный?
— О! Я вижу у вас тут, мсье, свободно? Да-да-да! Малыш Домье решил прогуляться. Так я сяду?
Я отхлебнул граппы и только после этого взглянул на нового соседа. Жермен де Синес мило улыбался и строил глазки. Ни дать, ни взять педофил, решивший угостить ребенка конфеткой.
— Здесь ничего не продается, — сообщил я, едва удостоив его взглядом. Кальмар закивал, подергал длинным носом.
— А если обмен?
На продуктах пишут «Довести до кипения». Оставалось последовать совету.
— Мсье Корд! Вас ведь так зовут, правда? Я понял, что вы очень любопытный человек. Но, знаете, я тоже любопытен, да-да-да! Моя история в обмен на вашу.
Я задумался.
— Могу рассказать про то, как мы входили в Манагуа в 1927-м.
Его улыбка из просто умильной стала поистине ангельской.
— Да-да, это очень, очень интересно. Мсье Корд! Женщина на фотографии. Вы мне о ней, я — о глупой шутке с параболоидами, и будет вполне справедливый обмен. Спра-вед-ли-вый! Я, конечно, очень жадный осел, но у меня абсолютная память. Без этой женщины история с параболоидами — торт без вишенки, да-да-да!
