Закипел! Вот и пусть варится. Правильно сделанный салат из кальмара я уважаю.
— Думать над вашим предложением, мсье де Синес, я не стану. Думать будете вы. В следующий раз жду более интересный вариант.
Любопытство сгубило Кальмара. Хотел заинтриговать, и все выболтал. Подробностями же можно пока пренебречь.
На фотографии была Анна Фогель. Мухоловка!
* * *
— Наша прекрасная мадемуазель Лулу!
Аплодировать я не стал, и без меня хватало желающих. К тому же место выбрал подальше от сцены, почему-то не хотелось, чтобы Люсин меня заметила.
А вот сержант Ковальски — впереди всех. И не один. Короткие одинаковые стрижки, костюмы с распродажи — новобранцев прибыло. Интересно, почему Ковальски привел их к «Старому Жозефу»? Его тоже пригласили?
С певицей, поющей про прекрасный город Перпиньян, лично мне уже почти все ясно. Но почему бы не поглядеть со стороны? Опять же, новая песня…
Впрочем, слушал я вполуха. Пела Люсин так себе, типичный здешний лямур-тужур, как раз для кафе на Монмартре.
Анна Фогель когда-то выступала на столичной сцене. Талантливый человек талантлив во всем. Я уже совсем было решил скормить ей де Синеса, но в последний миг пожалел Кальмара. Выпотрошит!
Пьеру Домье я без особой надежды поручил разработку Иволги, честно предупредив, что бывших шпионов не бывает. Но вдруг где-нибудь заметит перышко? Когда разведчик уже в возрасте, ему не поручают текучку, таких берут в руководство, в крайнем случае, в советники. Мисс Виктория Фостер возглавляла штаб «Ковбоев», майор Вансуммерен руководит разведкой Тауреда. А кто и куда пригласил Иволгу? Не Второе бюро, иначе бы я об этом знал.
Задумавшись, я даже не заметил, как Люсин спела про Перпиньян. Танцевала она на этот раз исключительно с добровольцами Легиона Свободы. Последним был Ковальски, плясавший с грацией канадского гризли.
Все? Нет, еще новая песня. На этот раз Люсин обошлась без конферансье.
— В Польше идет война, друзья.
В зале сразу же стало тихо. Я невольно кивнул. Война, поэтому я здесь. Но ей-то, монмартрской фиалке, какое до этого дело?
— Я только певица, я могу лишь напомнить вам о тех, кто сейчас защищает свободу. Это песня на музыку старого русского марша, слова написал Роман Шлензак. Буквально два дня назад их перевел на французский мой друг Болеслав Краковский.
Заиграл аккордеон, Люсин шагнула вперед, взглянула строго.
Расшумелись плакучие ивы,
Плачет девушка, горя полна,
Покидает сейчас ее милый,
Забирает солдата война.
Если Люсин хотела меня удивить, то это ей удалось. И наверняка не меня одного.
Не навевайте нам
Печаль, что сердце рвет.
Не плачьте, партизан
В лесу неплохо проживет.
Пусть музыкой звучит
Стрельба, гранаты взрыв,
Пусть всюду смерть грозит,
Но в бой пойдем без страха мы.
7
Кресло оказалось самым обычным, только обитым не кожей, а чем-то иным, гладким и твердым. На автобус то, что он увидел внутри цилиндра, если и походило, то весьма отдаленно. Вместо окон гладкие белые стены, впереди, над пультом с горящими лампочками — большой овальный экран. Светильники под потолком в белом огне, а еще каждому креслу ремень полагается. Мест же всего шесть, включая то, что рядом с. Водителем? Шофером? Пилотом?
— Быстрее, Антек-малыш, — рука девушки надавила на плечо. — Пристегнуться надо. Давай покажу.
На «малыша» бывший гимназист решил не обижаться. Имя действительно детское, к тому же прозвучало совсем необидно. Ремень же пристегивался без всяких проблем, просто прилипал.
Девушка присела рядом, устроилась поудобнее. Тем временем странный швед, он же профессор, занял кресло. Пилота?
— Мы полетим, фройляйн?
Та на миг задумалась.
— Едва ли, скорее будем скользить. Представь себе торпеду.
Торпеду? Антек потер лоб, пытаясь вспомнить. Что-то знакомое, очень знакомое.
— Точно! Люкс-торпеда, я на такой ездил!
Краков, два года назад. Лето, вкус мороженого, шумный вокзал. Он был там не один, кассир выдал ему два билета. Место у окна досталось кому-то другому, но он, тогда еще гимназист (точно! точно!), почему-то совсем не расстроился. Поезд Краков-Закопане. С кем же он ездил?
Искра памяти погасла, и он огорченно вздохнул.
— Люкс-торпеда? — девушка, кажется, удивилась. — А! Автобус на рельсах? Это, Антек-малыш, баловство, поляки решили утереть нос бошам. Те никак не могли довести до ума свой скоростной поезд, поляки их вроде как опередили. Только вагон не польский — австрийский, завод Austro-Daimler-Puch.
Вспыхнул экран. На миг стал виден ночной лес и краешек звездного неба. Швед, уже сидевший в.
Торпеде? Значит, все-таки пилот!
В пилотском кресле, надел большой черный шлем с наушниками. Экран побледнел, поверхность словно захлестнули серые волны. Корпус еле заметно дрогнул, кажется, они уже двигались… Нет, опускались! Но куда? В землю, в разрытый рыхлый грунт?
— Не спрашивай пока ничего, — пальцы девушки коснулись его локтя. — Скоро все тебе расскажут. Что обещал, помнишь?
Торпеда вновь дрогнула, но уже совсем иначе. Легкая вибрация сотрясла корпус, экран побелел, затем посреди него вспыхнула яркая синяя звездочка. Стурсон-Сторлсон положил руки на черный штурвал.
— Помню, — вздохнул Антек. — Записался в крепостные. Теперь я ваш.
— Виллан, — она весело улыбнулась. — А хорошо звучит: Антек Виллан! Только не наш — мой. Ты же именно мне обещал!
Вибрация стала заметнее, послышался низкий ровный гул. Торпеду тряхнуло, дрогнула синяя звездочка на экране.
— Мы уже едем, светлая госпожа?
Она, вновь усмехнувшись, стащила с правой руки перчатку, протянула ладонь.
— Едем! Госпожой, Антек-малыш, будешь меня звать, когда повелю. Ты — Антек, я. Задумалась, закусила губу.
— Мара! Не представляешь, как давно меня так не называли.
Он не хотел, но удивился. Девушка его никак не старше! Впрочем, если и она колыбельную вспомнила, то и вправду давно.
Рукопожатие словно поставило точку.
* * *
Последнее поле опустело, даже ветер стих. Осела пыль, сквозь низкие тучи выглянул белый череп Луны. Тихо-тихо.
— Ты сам выбрал дорогу, — негромко проговорила стоявшая рядом Смерть. — Не захотел ждать. Теперь даже Я не знаю, что будет.
На Последнем поле тоже удивляются. И даже вопросы задают.
