Я допустил худшее — отслеживали всё, встречи, контакты, передвижения. Разве что Консула пропустили, с ним мы виделись сразу по приезду, когда подозрений еще не возникло. Да и слабы они против Консула, от него никакой невидимка не укроется.
Итак, отследить могли. А вот зачем конкретно приехал, если и догадываются, то смутно.
Чемодан-«оккупант» я оставил в «Одинокой Звезде», сообщив, что вернусь через пару дней, а перед поездкой переоделся в свой прежний серый костюм, купленный на распродаже. Не забыл и шляпу — если уж американец, то по полной программе.
Бутылку виски купил уже перед самым отъездом в первом же попавшемся магазине. Пусть будет вишенкой на торте.
Oh, Nice, о-oh!
* * *
Перед поездкой удалось повидаться с рыжим журналистом, однако ничего особенного Пьер Домье не сообщил. О том, что расследование по делу об убийстве Виктории Фостер фактически свернули, я догадывался и сам. Газеты, поначалу немало шумевшие, утратили всякий интерес, хотя вместе с мисс Викторией были убиты еще двое, в том числе француз и подданный Его Величества Георга. Но посол Буллит на продолжении расследования особо не настаивал, его британский коллега тоже. Я их прекрасно понимал. Мало ли что могут раскопать настырные флики? Дело в архив — и все спят спокойно.
О Николя Легране я журнал иста, естественно, не спрашивал, и все время ждал, не упомянет ли рыжий моего друга. Но — обошлось.
Под конец разговора Пьер Домье, чувствуя, что не угодил, принялся рассказывать новости из клиники «Жёнес мажик». Там случился очередной скандал, который пока не всплыл на страницах газет. Некая престарелая графиня, помнившая еще Франко-Прусскую войну, побывала в клинике и, сгинула. Вместо нее на прием к графу Парижскому явилась юная особа никак не старше двадцати лет, нагло претендовавшая на то, что она графиня и есть, о чем свидетельствовали фамильные бриллианты и характерная родинка на левой щеке. Самозванка не пропустила ни один танец, улыбалась, кокетничала — и умерла на ступеньках дома, где ее уже поджидала полиция.
Правнуки исчезнувшей графини дело возбуждать отказались. Через два дня кого-то без всякого шума похоронили в фамильном склепе. Администрация клинки предъявила безупречно составленный документ, в котором графиня заранее отклоняла все претензии к «Жёнес мажик», беря всю ответственность на себя.
Если Домье думал, что эта история меня особо заинтересует, то сильно ошибся. К внешней политике Соединенных Штатов Америки — и к Конспекту, из которого выпадала страница за страницей — она никакого отношения не имела.
* * *
— Oh, Nice, о-oh! — сообщил я проводнику и радостно улыбнулся. Тот сонно моргнул в ответ. В Ниццу поезд прибывал поздним утром, сейчас же за окнами поезда еле проступал рассвет. Горы остались позади, мы сворачивали к морю.
— Oh, Nice, о-oh! — повторил я, нагнетая энтузиазм, после чего потряс чемоданом. Проводник, просыпаясь на ходу, принялся многословно объяснять на непонятном мне французском, что до конечного пункта еще ехать и ехать, а сейчас будет никак не Ницца, а просто небольшая станция, стоянка всего три минуты.
Я оскалил зубы и всучил ему купюру покрупнее.
— Nice!!!
Старичок-сосед мирно спал. Даже если проводник куплен с потрохами, ничего ему не успеть. Связаться с Парижем он сможет только в Ницце, не раньше. А я уже буду далеко.
Бутылку виски я оставил соседу на память.
— Oh, Nice, о-oh!
Последний раз я повторил это, уже ступив на пустую платформу, поеживаясь от холодного утреннего ветра. Подождав, пока поезд уедет, я оглянулся и, не заметив никого, кроме железнодорожника с жезлом, взял чемодан и побрел мимо здания станции, еще закрытой в столь ранний час. За ней обнаружилась привокзальная площадь, на которой скучало одинокое такси.
Водитель мирно дремал, проснувшись же, вначале не поверил своим глазам. Улыбаться я не стал, ранний пассажир и без того подарок. Достал карту, развернул.
— Есть возможность заработать, мсье.
— О! — очнулся тот. — Вы американец?
8
За ужином Оскар Стефан Сторсон упорно молчал, и только получив свою чашку макиато (третья кнопка в последнем ряду) задумчиво молвил, размешивая ложечкой сахар.
— Аналитик меня поправил, дамы и господа. У Сталина все же преимущество, пусть и не решающее.
Мара и Антек переглянулись. О чем речь, понятно. Только.
— Аналитик — это кто? — не сдержался бывший гимназист.
«Шеф» наставительно поднял палец.
— Что! Механизм, умеющий делать правильные выводы. Вроде арифмометра, но слегка посложнее.
Антек сглотнул.
— Он. Он думает?
Оскар Стефан Сторсон негромко рассмеялся.
— Как сказал один ваш ученый-биолог, машина не должна думать, машина должна ездить.
[33] Герр Антек! Думающие машины — в книжках для подростков. Но для правильных выводов требуется учет огромного числа данных, и механизм с этим справится лучше, чем тысяча математиков. У вас такие машины тоже имеются, в Британии, к примеру.
Антек понимал, что самое время прикусить язык, но вновь не выдержал.
— У нас, значит. А у вас, это где? На другой планете?
Швед (да швед ли?) невозмутимо кивнул.
— Да, на Клеменции. Я думал, герр Антек, что вы спросите об этом еще вчера.
— Шеф! — осторожно проговорила Мара. — Название.
— Лучше не поминать вслух, — подхватил тот. — Мое нынешнее начальство ничем не отличается от начальства прежнего. Если я скажу не «Клеменция», а «Аргентина», что-нибудь изменится? Так вот, аналитик выдал расклад, по которому Сталин Польшу все-таки может додавить. Дело не в потерях и не в резервах, следует учитывать саму его личность. Для Сталина важен только результат, никакие жертвы ему не помешают. Значит, все зависит от «хоппо».
Полюбовавшись эффектом, снисходительно пояснил.
«Хоппо» — «северные», если я не забыл японский. Сторонники экспансии на север, прежде всего против СССР. Бои на Хасане показали, что Красная армия ничуть не сильнее японской, а сейчас у Номонгана японцы имеют все преимущества, включая авиацию. Если «хоппо» убедят императора начать войну, Сталин потеряет весь Дальний Восток. Момент очень удобный, из польского капкана русские выберутся не скоро, особенно если выступит Венгрия. Вчера Хорти заявил о создании специальной армейской группы «Арпад» и обвинил русских в нарушении венгерской границы.
Антек потер лоб, пытаясь понять хотя бы половину. Его новый мир оказался очень и очень сложен. А он, горе-заговорщик, собрался ехать в Варшаву, чтобы там кого-нибудь пристрелить. И многое бы изменилось?
