— Так далеко мы все-таки едем? — поинтересовался я, вовремя вспомнив, что «куда» лучше не произносить вслух.
Колобок загадочно улыбнулся.
— На юг. По Солнечному шоссе.
* * *
Перед отъездом, чтобы убить время, я включил радиоприемник и нашел волну «Свободной Германии». За гордым названием прятались англичане, но конспирация была совершенно несерьезной. Наши аналитики как-то сравнили сводки новостей ВВС и «свободных немцев», особой разницы не заметив. Впрочем, англичане народ информированный и вдумчивый, таких и послушать можно.
Итак, Герман Геринг в Данциге. О визите говорили уже давно, и вот — свершилось. Толстяк прилетел на «Кондоре», от аэропорта его несли чуть ли не на руках. Правда, в его речах слово «аннексия» отсутствовало, но все прочее имелось, в том числе «устранение исторической несправедливости» и «Германия — единый немецкий дом».
Пока Геринг разливался сиреной на митинге, кто-то попытался поджечь польскую почту, главный символ присутствия Речи Посполитой в «вольном городе». Но даже не это было самым важным. Поляки смолчали. Министерство иностранных дел сделало вид, что ничего не происходит, газеты отделались короткой информацией. Комментаторы из «Свободной Германии» увидели во всем этом разведку боем перед официальным присоединением Данцига к Рейху. Я же подумал о другом. Если дело в Данциге, значит, германского вторжения в ближайшее время не будет, о границах 1914 года речь уже не идет, Польша без боя уступит «вольный город» и наверняка согласится на строительство немецкой дороги в «коридоре».
Гитлер и Сталин Польшу делить не станут, общей границы — трамплина будущей войны! — не возникнет. Конспект можно смело выбрасывать в урну, а мне — писать заявление об отставке, причем на этот раз Государственный секретарь возражать не будет.
Странное дело, но я совсем не огорчился.
* * *
Колобок, еще раз сверившись с картой, дернул носом и уверенно заявил.
— Здесь!
Мы с Фогель переглянулись. «Здесь» не было практически ничего: проселок, на который мы свернули с шоссе, поле, заброшенный дом вдали. А еще ночь, огоньки у горизонта — и полная тишина.
Профессор открыл дверцу.
— Выходим, дамы и господа. Место идеальное, на пятнадцать километров вокруг — ни одного населенного пункта. Поспешим, осталось всего десять минут.
Я решил не спорить. Вещей у нас немного, два чемоданчика, мой и Мухоловки, и еще один, профессорский. Жак Бенар захлопнул багажник, кивнул в сторону поля.
— Туда!
Я сделал несколько шагов, с грустью подумав о своих туфлях. Неровная земля так и норовила уйти из-под ног. Хорошо хоть вспашка была не в этом году, зато сухая трава так и норовила укусить за лодыжки. Интересно, что там впереди? Неужели объект?
— Пришли!
Профессор опустил на землю чемодан, склонился над ним, открыл. Миг — и в его руках появилось что-то похожее на книгу, но только с экраном. Еще секунда, и поверхность засветилась теплым живым огнем. Бенар дотронулся пальцем, экран мигнул, покрылся мелкими непонятными значками.
— Есть!.. Мадемуазель Фогель! Мсье Корд! Такси подано.
Он поднял руку, и тут же в самом зените вспыхнула яркая искра.
6
На каком они этаже, Антек сообразил не сразу. Ехали-то вниз. И только увидев распахнутые двери боксов, понял: следующий, по здешнему счету третий. Именно тут разместился Орловский, а в соседнем боксе заперли господина Виммера. И Казимеж-палач наверняка здесь, к пану майору поближе.
— Скорее, скорее, пан Земоловский, — торопил сержант. — Ой, хорошо, что и вы не пропали!
Бывший гимназист только и успел удивиться, а его уже втолкнули в дверь.
Орловский сидел на кровати в одном белье. Пистолет в руке, глаза красные, злые. Увидев гостя, оскалился.
— Не успел, значит? Где твой, kurwa mac50, Виммер? Отвечай!
Черный ствол дернулся, и Антеку стало не по себе. Или майор спирта причастился? В медицинском боксе его много, на роту хватит.
— Меня заперли, — осторожно проговорил он, не сводя глаз с оружия. — Потом пришел пан сержант, тревогу объявил.
Майор поморщился от боли (повязка набухла кровью), убрал пистолет.
— Я объявил. Казимеж ушел к этому марсианину, не возвращался два часа. Я не выдержал, выполз.
Он застонал и осторожно тронул бинты на ноге.
— Дверь бокса открыта — и никого. Земоловский, где здесь можно спрятаться?
Антек чуть не присвистнул. Да где угодно, свободных боксов полно на каждом этаже, а еще всякие службы, склады, станция внизу.
А вот от оружейной карточки нет, равно как от волшебного тира и каптерки, где ему подбирали костюм-хамелеон. «Шеф», Оскар Стефан Сторсон, оказался предусмотрителен. Test laboratorium тоже заперта, даже табличка исчезла. А там, где прежде был кабинет, пропала даже дверь.
Пан майор выслушал, мотнул головой.
— Но как? В боксе нет следов крови, вся мебель на месте, Казимеж прекрасно владеет джиу-джитсу.
Бывший гимназист не сдержал усмешку.
— Да хоть гипноз. Инопланетяне, пан майор! Чего они на самом деле могут, мы даже не подозреваем.
— Холера! Позовите сержанта, надо сообщить в Варшаву. А вы, Земоловский, отправляйтесь к себе и сидите тихо. С вами я еще разберусь.
Антек решил приказ выполнить, но не спеша и по подразделениям. Раз — выйти из бокса, два — сержанта позвать, три — прогуляться по коридору к лифту. Как чувствовал! Палец только лег на круглую кнопку вызова, как сзади послышался отчаянный крик.
Дверь с надписью «Media communicationis» — настежь. На полу пепел от сожженных бумаг и разбитый вдребезги Telefunken. Панель главного передатчика, к которому бывший гимназист даже не решался прикоснуться, открыта, оттуда торчат обрывки проводов. Все прочее выглядит не лучше, ломали от души.
Пан майор сидел на стуле и глухо стонал. Сержант жался ближе к выходу, не решаясь подойти. Наконец, Орловский повернулся, окинув всех бешенным взором.
— Со мной остается рядовой. Сержант, берите Земоловского и обойдите все этажи, загляните в каждую дверь. Оружие держите наготове, но имейте в виду — Виммера брать только живым. За Земоловским тоже присматривайте. Я буду у себя. Все, пошли!
* * *
Сержант закрыл очередную дверь и с тоской поглядел на долгий ряд боксов.
— Ходить еще и ходить! А богато живут марсиане!..
— Богато? — поразился Антек.
Все жилые боксы одинаковы, точно как у него. Ничего лишнего, строго, словно в больничной палате. Разве что будильники над кроватью. У него — птичьи голоса, в других — песня на непонятном языке или просто переливчатый звон.
