Книга Норби, страница 9. Автор книги Андрей Валентинов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Норби»

Cтраница 9

Имелся еще один фактор. Русские наступали на юге — на Львов и в центре, на Брест. На севере же только обозначили прорыв, дойдя до Новоградека. Причину этого я знал. Там — земли, когда-то отторгнутые от Литвы. От бывшей державы Гедемина и Кейстута сейчас остался жалкий огрызок, прижатый к латвийской границе, но в дело вмешался Рейх. Послу Деканозову намекнули, что Германия считает Литву сферой своего влияния. В Москве призадумались — и остановили танки.

В итоге после трех недель боев поляки сумели выстроить фронт приблизительно по линии лорда Керзона, а потом и контратаковали. Без особых успехов, но русское наступление сорвалось.

Приблизительно так все выглядело, когда я вылетел в Мехико. Оставалось узнать, что случилось в последние дни. Русские, кажется, снова наступают.

* * *

— Большевики все равно победят, — сказал Николя Легран незадолго до отъезда. — Ни Франция, ни Британия войну Сталину не объявят, войска не пошлют. Как только падет Варшава, Гитлер прикажет Вермахту перейти польскую границу под предлогом защиты немецкого населения. Новая советско-германская пройдет там же, где и в 1914 году. Данциг будет включен в состав Рейха, а большевики и наци станут лучшими друзьями на год-другой.

Соответствующий раздел Конспекта Легран сочинял лично, поэтому считал себя знатоком.

— А если Варшава не падет? — поинтересовался я.

Легран всплеснул руками, мой друг был горяч и очень артистичен, таких просто обожают пожилые дамы.

— Кто помешает, Норби? Венгрия? Хорти просто оттяпает под шумок пограничные территории и поставит русских перед фактом. А кто еще? Итальянцам не до большой политики, румыны боятся Сталина.

— Кто? Вот ты это и узнаешь, Николя.

Легран узнал многое, но не все. Русские пока не взяли Варшаву.

9

Антон Земоловский закричал — и проснулся. В короткий неуловимый миг между сном и явью он еще помнил то, что окружало его в нестойком мире гипносферы. Помнил — и понимал, насколько все в этот день сложилось неправильно, даже нелепо. Но и это не было самым страшным. Лица! Те, кого он знал, любил, помнил — живые, улыбающиеся, серьезные, гневные. И мертвые, в крови и прахе. Все, кого он забыл, кто был стерт с зеркала Памяти. Он попытался ухватить уходящие в клубящуюся тьму образы, оставить при себе хоть что-то, хоть самую малость, хоть имя с фамилией.

— Совсем плохо, парень? Может, воды?

Холодный пот на лбу, боль в прокушенной губе — и привычная уже пустота. Мертвое безмолвное зеркало, и он, доброволец Антон Земоловский.

Ночь, темнота, легкое покачивание, перестук копыт. Он лежит на чем-то мягком, кажется, на свернутой попоне.

— Н-ничего, — ответил он темноте. — А воды. Воды можно.

В губы ткнулась кружка. Бывший гимназист отхлебнул глоток, затем другой.

— Спасибо большое! А где я? В смысле, мы?

— Совсем ничего не помнишь? Да-а, досталось тебе парень. Ничего, пан фельдшер сказал, что выкарабкаешься, завтра бегать будешь. Он, правда, духом изрядно весел, чуешь, как спиртом пахнет? Но дело свое знает. А мы с тобой в лазарете, только он, лазарет, на колесах. Неужто все забыл?

Сон отпустил, и сразу же стало легче. Он, доброволец Антон Земоловский, жив, может думать, двигаться и отвечать за себя. Это главное.

— Почему забыл? Помню.

После разговора с бравым майором и недоверчивым паном подпоручником, появился пышноусый фельдшер. Дохнул спиртовым духом, усадил на траву и занялся повязкой. Пришлось изрядно потерпеть, наградой за что стал все тот же спирт в маленькой мензурке. Было велено дыхание затаить, выпить одним глотком — и резко выдохнуть. С тем лечение и завершилось, боль почти исчезла, зато начали заплетаться ноги. До крытой брезентом повозки он дошел сам, а вот дальше — провал.

— Сейчас ночь? — зачем-то спросил он, но тут же сообразил, что ошибся. Тьма сгинула, сменившись нестойким сумраком. Бывший гимназист даже сумел различить силуэт собеседника, тот был справа. Слева — тоже кто-то, кажется, шинелью укрыт.

— Это как считать, — рассудил говорливый сосед. — Солнце уже село, потому и с места тронулись. Нам за ночь надо железку перейти и снова в лес нырнуть. А возле железки русские «панцеры», нарвемся, плохо будет. Одна надежда, что ночью паны москали будут дрыхнуть. Мы теперь вроде как партизаны, днем спим, воюем ночью. Интересно даже. Жаль, встану нескоро, обе ноги продырявлены.

Судя по голосу, сосед лишь ненамного его старше. Ранен — и серьезно, но кураж не утратил. Улан!

— Антон Земоловский, доброволец.

— Капрал Станислав Пачка. Пулеметчик, второй номер.

* * *

Он ждал выстрелов, взрывов, гула танковых моторов, но вокруг было тихо, лишь негромко постанывал тот, кто лежал слева. Повозку трясло, обиженно ржали кони. Дорога им выпала — от ухаба к ухабу.

— Майор наш боевой, — негромко рассказывал пулеметчик Пачка. — Герой! Еще в ту войну воевал, ушел добровольцем в легионеры. Потом Львов от москалей защищал, в офицеры вышел. А еще спортсмен, в Олимпийских играх участвовал. А вот по службе затирали, двенадцать лет в майорах ходит.

Доброволец, вспомнив густой коньячный аромат, рассудил, что майора затирали, вероятно, не без причины.

— Под Гродно без него мы бы все пропали. Как начали москали из гаубиц гвоздить, ясно стало — хана. Нашу артиллерию сразу разнесло, половину офицеров перебило, хорошо хоть лошадей укрыть успели. За развалины зацепились, я, понятно, при пулемете, после атаки пальцы от железа еле оторвал. Прилипли!

— Пешими воевали? — удивился он. — Вы же уланы!

Капрал негромко рассмеялся.

— Уланы пешими и воюют. ХХ век, парень! «Панцеры», пулеметы, авиация, газы… По уставу верхом мы только к месту боя движемся, а там лошадей коноводам отдаем. Но если к горлу подступит, тогда, да, за сабли — и в атаку, как при Яне Собесском. Марш-марш! Знаешь, как настоящий конный бой называется? Шок! Вот мы под Гродно шок москалям и устроили. Ребят, правда, много легло, но все-таки прорвались. А что было делать? Не в плен же сдаваться! Майор перед боем нам так и сказал: жизнь проходит, а честь остается навечно. Праправнуки вспоминать будут!

Доброволец Земоловский не спорил. Капрал, горячий парень, в чем-то прав. Только «шок», им помянутый, может помочь лишь раз-другой. В третий нарвешься на «панцеры», а там и авиация подоспеет. Не зря они от солнца прячутся, ночи ждут, тут майор верно рассудил.

— А какой у тебя пулемет, капрал? «Тридцатка»?

— Разбираешься! — явно удивился тот. — Да, Ckm wz.30 он же Браунинг M1917. Прошлого года выпуска, модернизированный, улучшенный затвор, новый спусковой механизм. А тачанка наша — образца 1936 года. Про Махно слыхал? Так наши тачанки получше будут.

Про Нестора Махно бывший гимназист помнил — как и про пулемет-«тридцатку». Кажется, он даже его разбирал.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация