Очень скоро гаснет и этот свет. Я ползу — или бегу, сложно сказать, но в какой-то момент понимаю, что неподвластная мне магия перемещений снова отбросила меня от него — и я больше его не вижу, не чувствую…
А потом мир взрывается, и я — не более чем крошечное стёклышко — разбиваюсь, взрываюсь тоже.
* * *
Никогда не знала, не думала о том, как может ощущать себя живое существо пусть не в эпицентре — просто в зоне действия ядерного взрыва. Правомерно ли сравнить разрушительную силу высвобожденной тепловой и лучистой энергии — и чудовищный по мощности выброс магии. Выброс, ощущаемый физически — как волна уплотнённого воздуха, которая расшвыривает в сторону многометровую толщу песка и многотонные камни с той же лёгкостью, как и мелких пустынных тварей, перемалываемых в пыль, становящейся теми самыми пылью и прахом, из которых они некогда возникли.
Моё сознание, мой взгляд перебрасываются из одного тела в другое с такой невероятной скоростью, что я почти не успеваю ничего отразить, даже просто принять к сведению. В какой-то момент я вижу яркую оранжево-синюю вспышку — сложно сказать наверняка, цветовосприятие, да и в целом зрение у обитателей пустынь бесконечно далеки от совершенства. Но я понимаю, что означает этот огонь: Лавия окружила себя и стоящих — а также лежащих — рядом с ней людей защитной огненной сферой. Всё-таки она всегда была сильнейшей, жаль, это не принесло счастья ни ей, ни другим. Я больше не вижу Тельмана и Крейне, но, сказать по правде, удостоверившись, что они живы и Лавия удерживает свой щит, я в их сторону и не смотрю.
Своими круглыми, несовершенными, слабыми глазами без век я гляжу на раскалывающуюся, точно скорлупа гигантского яйца, поверхность криафарской пустыни. Возможно, находись я в человеческом теле, испытывала бы страх. Непомерный ужас с ноткой возбуждённого восхищения, осознания собственной слабости и ничтожности перед неконтролируемой неподвластной никому из смертных стихией.
Камень идёт трещинами, песок взмывает в воздух и плавится, опадает уродливыми бесформенными ошмётками. Земля дыбится, вибрирует, нагревается, и даже мне, находящейся в отдалении, в этом устойчивом в равной степени к холоду и жаре теле становится не по себе.
"Убегай! Опасно!"
То, что должно проклюнуться из каменной скорлупы, поражает не столько размерами, сколько силой…
В какой-то момент всё замирает, стихает, даже парящие песчинки, ещё не успевшие опуститься, так и застывают в жарком пронизанном апельсиновыми лучами света воздухе. Звуки тоже не движутся, бессильные, потерявшие власть над пространством. Может быть, время остановилось..? Может быть, на этом всё и закончится?
Но хитроумная и предусмотрительная Девятая не опускает щита.
* * *
На самом деле, всё происходит мгновенно. Тишина остаётся тишиной, если что-то и нарушает её, то отнюдь не несусветный грохот, разрывающий ушные перепонки, или трагически-напряжённый саундтрек, словно бы сам собой включившийся на заднем плане, а глухой хлопок прорвавшегося наконец нарыва мёртвой почвы Криафара.
Я знаю, что я увижу, точнее, кого, но это не мешает мне застыть, разглядывая духа-хранителя Криафара во все свои слабые и круглые глазища. Он похож на случайно оторвавшийся ком глинистой иссохшей земли, изборождённой глубокими морщинами, и в первый момент я вижу просто огромный и бесформенный кусок камня, поднимающийся в воздух вопреки всяким законам физики, словно некий незримый скульптор-великан придирчиво выбирает материал для будущего гениального творения. Словно подтверждая эту нелепую теорию, от "камня" один за другим начинают отваливаться разного размера, структуры и формы глыбы, падая и разбиваясь об изувеченную поверхность земли, так, словно кто-то и впрямь откалывает всё лишнее молотом. Удар за ударом — и в куске камня начинают проступать черты живого существа, нелепого и жуткого, но одновременно — настолько невероятного, что я не могу пошевелиться, а Лавия приспускает свой щит, позволяя перепуганному Вертимеру и зачарованному Тельману наблюдать это явление разрушительного смертоносного божества.
Духов-хранителей называли — я назвала! — каменными драконами, и я подспудно ожидала увидеть традиционного дракона из книг и фильмов или хотя бы виверну: крылатого ящера с парой или четвёркой когтистых лап. Но вырвавшаяся из-под земли махина была шестилапой, с четвёркой крыльев, сетчатых, полупрозрачных, словно у стрекозы, а её хвост загибался на конце по направлению к спине, как у скорпиона. Острый иглообразный кончик извивался, словно пытаясь оторваться от тела. Никакой ожидаемой чешуи — бурый и пыльный песчаник, словно бы ссохшийся от старости и жаркого солнца. Освободившись от кусков камня, за полтора века спячки ставших частью его собственного тела, дракон — хотя всё во мне противилось именовать кошмарную тварь подобным образом — издал не ревущий, а скорее шипящий, проникающий чуть ли не под кожу, в самые кости звук. Четвёрка крыльев, делающих его похожим на причудливый вертолёт из технически продвинутого и, несомненно, враждебного для живого будущего, дрогнула, крылья сомкнулись по двое, и существо принялось описывать круги высоко в небе над нашими задранными головами, то ли просто наслаждаясь полётом и движением, то ли высматривая что-то. Или кого-то.
…где же вторая — или второй?
Невысказанный вопрос получил ответ довольно быстро. Я почувствовала очередной сокрушительный толчок песчано-каменных недр, на удивление куда более слабый, чем предыдущие. У того существа, чьими глазами я сейчас смотрела на мир, не было проблем с равновесием, а вот Вертимер упал на колени. Лавия же продолжала стоять. Ей здорово не хватало копья в руке, настолько воинственно, дерзко она выглядела — настоящая амазонка из джунглей. Я не видела деталей, но представляла, как возбуждённо, в предвкушении чего бы то ни было разрушительного, несущего хаос и смуту, горят её безумные ультрамариновые глаза.
Я смотрела на развороченную землю, точнее, камень, бурый провал полыньи с оплавившимся по краям песком, ожидая появления пары, — и прогадала. Чёрная пирамида, от которой мы находились на приличном отдалении, но чей тёмный треугольный корпус был прекрасно виден практически отовсюду, стала вдруг медленно подниматься вверх, будто невидимая рука упрямо тянула из грядки особо крупную морковь, не желающую покидать насиженное местечко.
Это было бы не так заметно, если бы не усиливающиеся схватки земли — внутренние глубокие толчки, стремящиеся извергнуть наружу собственные внутренности. Вот сейчас-то я услышала грохот, а затем пирамида начала раскалываться, раскрываться, будто распускался гигантский чёрный цветок лотоса с доселе намертво сомкнутыми лепестками.
"Маги! Там же маги!" — подумала я, и если бы это была настоящая я, то, вероятно, эта мысль была бы панической, отчаянной. Да, их затянувшееся в чём-то ущербное существование было им в тягость, но всё же они были живыми. Они смеялись, порой — грустили и злились, сожалели и тосковали… Сохранится ли эта жизнь, нелепая и ограниченная, но всё же жизнь, после такого магического выплеска в месте их всегдашнего обитания?
Очевидно, Вертимер подумал о том же. Я увидела, как худощавый юноша, не вставая с колен, пополз к Огненной, о чём-то втолковывая и вскидывая то и дело руки. Она осталась совершенно безучастной к его словам, пристально разглядывая второго каменного дракона.
