Если я ещё когда-нибудь окажусь перед монитором.
Записку я прочитала и в лучших шпионских традициях сожгла — прямо в светильнике, мигом сердито задымившемся. Наш с Рем-Талем поход к Пирамиде с целью внеплановой аудиенции у Совета Девяти был назначен на следующее утро, Вират Тельман и Вират Фортидер принимали иностранную делегацию из Травестина — жадные до наживы соплеменники Крейне предпочитали ковать железо пока горячо — или, как здесь принято говорить, лепить, пока глина не засохла, то есть попытаться что-то урвать от временно вернувшегося из Мируша старшего Вирата. Меня на встречу не позвали — то ли из сочувствия к проданной своими в проклятый мир за самоцветы и минералы девчонки, то ли ещё из каких-то соображений. Чем отговорился от присутствия Страж, я не знала, в конце концов, это были не мои проблемы. Тратить целый солнцестой на безделье не хотелось, но с другой стороны, совершать побег и нестись через каменную пустыню в одиночку было бы форменным безумием.
Свободный день прошёл бестолково и в то же время — познавательно. Меня не беспокоили, и, хотя отсутствие Тельмана отчего-то нервировало, одиночество было едва ли не подарком. Отделавшись от навязчивой заботы Жиэль и Айнике, я побродила по дворцу-лабиринту, изумляясь причудливой фантазии, таланту и трудолюбию мастеров, ухитрявшихся подчинить себе камень как податливую мягкую глину. Дерево в интерьере практически отсутствовало, а вот камни и металл использовались самые различные. Впрочем, замок был возведён ещё до наложения проклятия, а это значит, что не исключалось помогающее воздействие магии. Сводчатые потолки наводили на мысли о средневековых замках. По-своему Каменный замок был роскошен — каменную мебель покрывали меховые шкуры, в металлических рамах многочисленных картин мерцал зеленью и багрянцем вплавленный фириан. По понятным причинам в Криафаре весьма уважали скульпторов, разбросанные по всему огромному пространству натуралистичные каменные статуи вызывали дрожь. Словно спящая красавица не дождалась поцелуя принца и проснулась сама, вперёд заклятого мира…
Уже на обратном пути я наткнулась на зал, чьи стены были изрисованы апокалиптическими сценами, изображающими падение Криафара.
Светильники сияли слишком тускло, и я осторожно сняла один из них, открыла маленькую дверцу и старательно подула на кусок чёрного минерала, раздувая уснувшее пламя. Прикрыла за собой низкую металлическую дверь — даже невысокой мне пришлось пригнуться, чтобы зайти — хотя, очевидно, большая часть внутренних помещений пустовала, и маловероятно было, чтобы кто-нибудь мне помешал.
Окон в зале, который я мысленно окрестила "историческим" не было, да и вообще замок напоминал то ли закрытую цитадель, то ли подземелье, однако при этом пространство не давило и воздух был прохладен и свеж. Я пошла вдоль разрисованных стен, отыскивая самую первую картину.
Хотя я и знала эту историю, однако, как то и дело выяснялось, мои знания не всегда претендовали на звание истины. Шантаж Рем-Таля по большей части являлся блефом — не так уж много грехов, водившихся за ним, я успела придумать. Но, видимо, обаятельный золотоволосый Страж умудрился обзавестись ими самостоятельно — судя по тому, как легко он сдался.
Я снова вспомнила его последние слова: "вы идеальны, Вирата". Как он это произнёс — очень серьёзно, почти благоговейно, словно и не было до этого неприятного разговора. Как будто он действительно видел во мне нечто большее, нежели ненужную Вирату Тельмана Криафарского.
Мысль была лишняя и, как и большинство лишних, ненужных мыслей, никак не хотела покидать голову. Я слегка потрясла светильником. Стала разглядывать настенные комиксы.
Зелёный, плодородный и богатый Криафар — такой, каким он сохранился в Охрейне, Мируш во плоти — был похож на изображения православного рая, разве что только ангелов с крыльями не хватало. Не страна — цветущий сад, мирные тучные звери, сладкоголосые пёстрые птицы, люди, бродящие с вдохновленными лицами по тропинкам среди цветущих и плодоносящих (почему-то одновременно, но не будем придираться к художнику) кустов. На следующей картинке я увидела человека с окровавленными, безвольно опущенными руками, стоящего на коленях на потрескавшейся сухой земле и с ужасом смотрящего в пустое безоблачное небо. Просто человек — или невольный виновник всего произошедшего, последний служитель духов-хранителей, муж огненной Лавии? Каруйс. Точно. Служитель Каруйс — так его звали.
В служители выбирали людей с совершенно особым магическим даром, как правило, за редким исключением — сына предыдущего служителя. По преданиям, духи-хранители могли иногда представать перед людьми в обличие каменных драконов, однако до случившегося апокалипсиса в этом не было особой необходимости: милостивая Шиару и благостный Шамрейн с доисторических времён дремали в каменной пирамиде, люди жили своей жизнью, а служители, чью речь понимали и слышали божественные сущности, являлись своеобразными посредниками между ними на крайний случай — затяжной войны, засухи, пришедшего с юга мора… Служители жили замкнуто, непосредственно при Пирамиде — тогда ещё не погрузившейся большей частью под землю и именовавшейся "Храном", чем-то средним между храмом и хранилищем, обителью душ богов. Несмотря на почти монашеское аскетичное уединение служители всегда заводили семьи — кровно наследуемый дар должен был передаваться дальше.
Третья, четвертая, пятая, шестая, седьмая картинки показывали парящих огромных драконов — размазанные коричневые с позолотой крылатые тени, разбегающихся людей с воздетыми к небесам руками и перекошенными лицами, поглощающее землю окаменение, исчезающая Шамша, погружающийся под землю Хран, расползающийся во все стороны трещинами подземный лабиринт, песочный дождь, льющийся с позолоченного неба…
Маги, принявшие на себя удар разгневанных божеств — безымянный художник не озаботился деталями, единственная достоверная подробность — их было восемь. Уже без Лавии. И сама Лавия — распятая на каменной скале обнажённая рыжеволосая фигурка. В силу незнания художник обошелся с ней милостиво. Казалось, что девушка просто спит раскинул руки, замерев в бескрылом полёте.
Всё это было по-своему даже красиво — насколько красива может быть чужая боль, прошедшая мимо тебя самого — и в определенном смысле познавательно, но меня интересовало то, что произошло между первой и второй картинкой.
Возможно, народ Криафара просто не желал поверить, что проклятие — результат трагической случайности. Возможно, старался не задумываться об этом — какой смысл, если безжалостно наказаны все вольные и невольные участники события, если ничего уже не вернуть обратно?
Случайность. Совпадение. Некстати сошедшиеся звёзды, нелепая человеческая оплошность. Духи-хранители Криафара оказались слишком подвластны своей животной ипостаси, переменчивой, вспыльчивой и стихийной.
Кровь невинного, нерожденного.
Проклятие любящего.
Любовь проклятого.
Язык древних, способный пробуждать хранителей.
Теперь мне стало душно и тесно, и я поспешила выйти из зала.
* * *
У себя в комнате, поев скорее для того, чтобы отвязаться от служанок, я тоскливо уставилась в потолок. Подарок в виде одиночества оказался хорош лишь первую сотню шагов.
