— Как много книг! — продолжила я светский разговор, потому что Рем-Таль вдруг замолчал, уставившись в одну точку. Я заметила, что свой бокал он тоже отставил в сторону нетронутым.
— Это не книги, — Страж словно очнулся от забытья. Вытащил один из фолиантов и протянул мне. Это действительно оказалась вовсе не книга, а скорее какой-то финансовый отчёт — цифры, списки…
— Что это?
— До того, как Вират Фортидер отошёл от дел в связи с… болезнью, он отдавал мне на проверку и изучение большую часть документации, поставляемой виннистерами. Последние два года эта практика, разумеется, не поддерживалась.
Я как-то по-новому посмотрела и на кабинет, и на самого Рем-Таля. Прошлась, насколько позволяло пространство, наугад вытащила ещё несколько увесистых кожаных папок, полистала исписанные разными, но одинаково убористыми, экономными почерками сверки и сводки.
— И ты действительно всё это изучал и читал?
— Разумеется, Вирата. Мне это было интересно, эти труды только кажутся бессмысленными и мёртвыми, но когда-то именно за этими цифрами пряталась жизнь Криафара. В них есть особая магия, измени одну — и у кого-то изменится судьба.
— Верно. Просто это требует не только времени, но и сосредоточенности, внимания, памяти…
— Просто интереса, Вирата. Знаете… когда Вират Фортидер предоставил мне шанс работать в Каменном Замке после смерти матери, я был ещё почти ребёнком и часто фантазировал о том, что на самом деле он — мой отец, и однажды я смогу занять его место, я имею в виду — законно занять. Вират на самом деле очень тепло относился к моей матери, хотя, разумеется, эти детские мечты были беспочвенны, — Рем-Таль то ли вздохнул, то ли хмыкнул. — Я так хотел быть на него похожим, я хотел, чтобы он уважал меня. А потом мне действительно стало интересно. Но за два последних года многое изменилось. Раньше… я не допустил бы того, что произошло в Охрейне.
— Не сомневаюсь, не допустил бы, — откликнулась я эхом. — Жаль, что в Криафаре первостепенное значение имеет кровь и происхождение. Вероятно, однажды всё изменится, но, увы, не скоро.
Сложно было сказать, соврала я или нет. Конечно, Тельман был весьма паршивым правителем, точнее, он ещё вовсе не был правителем дольше солнцестоя в совокупности, но я почему-то не хотела ставить на нём крест. Может быть, я просто оказалась в стане бесчисленной армии наивных и самоуверенных женщин, слепо верящих в то, будто они могут изменить мужчин сиянием своих прекрасных глаз. Может быть, я просто создавала его не таким — но в итоге, как я уже не раз убеждалась, миру это не помешало жить своей собственной загадочной жизнью.
— Однако прецедент был, — полушутливо произнёс Рем-Таль, поднёс ко рту бокал, но глоток так и не сделал, как и я, вдохнул аромат. — Примерно за триста семьдесят лет до проклятия на криафарском троне около сорока лет правил бывший виннистер мирских дел Вират Огул. Правда, у него не было детей, так что после его смерти престол вернул себе внучатый племянник бывшего Вирата, но тем не менее.
— Это было давно и неправда… как говорят у нас, в Травестине, — я тоже постаралась говорить беспечно. — Как это его угораздило?
— Большая часть библиотек и летописей погибла после проклятия, но говорят, он был выдающимся политиком, а кроме того, его полюбила Вирата… Романтичная байка или всё же правда, как вы думаете? История порой столь причудлива, Крейне.
Я делаю вид, что не заметила фамильярного обращения. Не заметила более чем откровенного намёка. И не знаю, что сказать, и уже жалею, что пришла. Делаю маленький глоток, едва касаясь губами непривычно-тёплого сладкого напитка, отворачиваясь к очередной полке.
— Да, настоящая история порой… удивительнее выдуманных книг. Что ты собирался мне показать?
— Уже хотите уйти?
— Я устала, Рем-Таль.
И это правда. Веки становятся непривычно тяжёлыми, и я с трудом удерживаю глаза открытыми. Даже дышать мне местным спиртным противопоказано!
— Я не задержу вас надолго. Просто вспомнил, что примерно год назад набросал кое-какие заметки. Думал, вам будет любопытно, Вирата. Ваше сегодняшнее выступление на Совете…
— Ты меня осуждаешь?
— Я вами восхищаюсь.
Я послушно открываю очередную папку, впрочем, легче и тоньше прочих, ослабевшие пальцы и такую едва удерживают. С трудом напрягаю глаза, чтобы вчитаться в текст, отклоняюсь назад, пытаясь найти какую-то опору — и опираюсь на стоящего за спиной Рем-Таля.
Это неправильно, но у меня не хватает сил сопротивляться. Против всякой логики подношу к губам бокал — но в этот момент Рем-Таль аккуратно вынимает его из моей руки.
— Сначала прочтите, Вирата. Пожалуйста.
Я читаю. Это действительно просто заметки, не план, не программа, но мне становится почти смешно — даже усталость чуть-чуть отступает — от того, насколько мысли и идеи Первого Стража по поводу Охрейна созвучны моим собственным. Разумеется, у него не было моих иномирных знаний, поэтому многие рассуждения отличались определённой наивностью, но в целом… Да, идея показывать благословенный Охрейн за деньги и втридорога продавать заграницу продукты из "святого" места для того, чтобы у тех же иностранцев покупать то, что попроще, только в два-три раза больше — и накормить в итоге в два раза больше людей — была и у меня. А вот про ужесточение наказания за "мародёрство" струпов, не желающих принимать скудную, но спасительную государственную помощь, вплоть до лишения неблагодарных отступников жизни на месте, я, разумеется, не говорила ни слова, даже близко не думала, но…
Но в целом наши идеи были очень и очень созвучны друг другу. Глупо было это отрицать — мы мыслили в одном направлении. Вот только сейчас я вообще не мыслила, ноги подкашивались.
— Видите, Вирата? Вы и я…
Ладони Рем-Таля легли мне на плечи, неназойливо, словно удерживая от неминуемого падения.
— Отведи меня, — говорю я в полусне. — Я действительно…
— Куда вы хотите?
Странный вопрос. Ах, да, мы же вроде бы поругались с Тельманом… Но его отсутствие меня беспокоит, и я заставляю себя говорить увереннее:
— В спальню Вирата Тельмана. Куда же ещё.
Кажется, про "подкашивающиеся ноги" — это уже не метафора, я действительно медленно опускаюсь вниз, но Страж подхватывает меня на руки и прижимает к себе. Изображение в глазах качается, как в старом сломанном телевизоре, но, открыв всё-таки сомкнувшиеся веки, я обнаруживаю, что мы по-прежнему в кабинете Рем-Таля — и он никуда меня не несёт, только укачивает, словно ребёнка. И его голос, возможно, мне просто снится:
— Чем он лучше меня? — дыхание Рем-Таля обжигало висок. — Почему он всегда и во всём был впереди, он же совершенно ничтожный. Слабый. Никакой.
— Он не лучше тебя, ты прав, ты совершенно прав, — я вырисовываю пальцами узоры и линии на его груди. — Просто он — это он. Так оно и бывает. Дело вообще не в списках достижений. Я ведь его любила, кажется, ещё до того, как увидела. Я сама его для себя создала… как будто, — повторяю, но в глубине души уже не уверена в этом так, как раньше. Каким бы ни был Тельман в моих фантазиях, в реальности он оказался совершенно другим. В чём-то лучше, в чём-то гораздо хуже.
