Впрочем, удивлён Тельман похоже всё же был и так — и не переставал удивляться почти с самого первого шага, как я появилась здесь, вплоть до сегодняшнего момента. И настало время удивить его ещё раз — перед тем как напомнить об обещании отвезти меня к Лавии в пустыню. Вот только не знаю, приятное будет это удивление или нет.
— Утро, — говорю я, в большей степени себе, чем ему. — Вот и утро. Вставай.
Трудно удержаться и не пропеть эти слова на въевшийся в память земной мотив.
Замотав одеяло на груди поплотнее, я скидываю ткань с того внушительного по массе и габаритам предмету, который по моему вчерашнему заказу притащила мне Жиэль: большой металлической клетки. Поддеваю засов, открываю небольшую тугую дверку.
— Это… что? — глаза только что проснувшегося Тельмана — потрясающий компромисс между сонно сощуренными щёлочками и округлившимися от изумления стальными пятаками. — Это…
— Тебе от меня подарок, — едва не добавляю "прощальный". — Я подумала, что все вокруг столько лет так или иначе опекали тебя, но тебе самому не о ком было заботиться, а это неправильно, это здорово портит характер, что мы и можем наблюдать… — Тельман легонько щёлкает меня по лбу, и даже это моментальное касание заставляет меня вздрогнуть. — В общем, это тебе. Назови, как захочешь.
Я кладу ему на колени маленького золотистого лисёнка фенекая. Пушистого. С огромными треугольными ушами, каждое размером едва ли не с его крохотное тельце. Чёрными глазами. Хвостиком-морковкой.
…в этом нет ничего особенного, на самом деле. Не должно быть — всего лишь акт справедливости, пытаюсь я убедить себя. Когда-то писательница Кнара придумала историю про мальчика-принца, за которым следил весь Дворец, но который так хотел заботиться о ком-то сам. Когда-то писательница Кнара решила, что персонаж должен немного пострадать — а лучше много, так ведь жалостливее выходит и читательницам нравится.
Я отнимала у него больше, чем давала.
Тельман держит на ладони ушастого зверька — размером аккурат с эту самую ладонь. Попискивающего, потягивающегося, переступающего крохотными невесомыми когтистыми лапками. Хвост-морковка задорно торчит вверх, глаза кажутся огромными на узкой треугольной мордочке. И лицо у Тельмана такое… я отворачиваюсь, резче, чем хотела бы. Надо бы одеться. Надо…
Тельман хватает меня за руку свободной рукой и тянет к себе.
— Посиди со мной. Один шаг я выдержу.
Кончики пальцев почти невесомо скользят по голой спине, стягивая покрывало вниз, до поясницы.
— Не хочу, чтобы ты меня терпел. Даже четверть шага, — я пытаюсь вырваться, но не так что бы очень. А держит Тельман крепко, и даже носом утыкается мне в шею.
— Иногда можно потерпеть боль. И нужно. Падать, чтобы научиться ходить. Пить горькое снадобье, чтобы выздороветь.
…Тельман отпускает меня раньше, чем через шаг. А лисёнка-фенекая — не отпускает, я даже на завтрак иду одна, улыбаясь, как дурочка.
Дурочка и есть, что тут скажешь.
* * *
Вирата Фортидера в предназначенный для королевских трапез зал заносят на кресле слуги — и тут же удаляются, видимо, получив соответствующие указания.
Король выглядит ещё хуже, чем вчера на Совете, но смотрит на меня по-доброму.
— Спасибо, девочка.
Я едва не давлюсь одним из тех неведомых мне криафарских овощей, сладких и упругих, которыми наполнена моя тарелка.
— За что, Вират? Я же только выступила с абстрактными предложениями, довольно радикальными и авантюрными. А как это всё будет воплощаться в реальности…
— Да при чём тут твои предложения? — отмахивается Вират, так что мне даже немного обидно становится — я же старалась! — Нет, я говорю о сыне. За несколько солнцестоев ты смогла сделать для него больше, чем другие за годы… я не верил, что люди могут меняться. А он меняется. Ты уверена, что не владеешь магией, девочка?
— Во всяком случае, не магией изменять мужчин.
Бледные, даже бесцветные губы Вирата Фортидера изгибаются в подобии улыбки.
— Он очень изменился. И я верю, что это только начало. Я могу уходить со спокойной душой. Шиару действительно милостива, раз послала Тельману тебя. Я могу надеяться на наследника, на то, что Криафар останется целым, сохранится, а может быть, и возродиться.
— Вират… — я облизываю губы и говорю громче. — Вират, мне это важно. Очень. Скажите мне. Чем болен Тельман?
Его Величество вздрагивает от этого простого вопроса — такого естественного и ожидаемого, а я повторяю настойчивее:
— Вират, если уж речь зашла о наследнике… То, чем болен Тельман, может передаться и ребёнку… детям. Не оставляйте меня в неведении, я имею право знать. Вират выглядит совершенно здоровым. К чему этот постоянный надзор за ним?
— Это болезнь… нашего рода, — с трудом говорит король, и трудно понять, устал он — или настолько не хочет выдавать мне правду. — Но она проявляется очень редко, раз в несколько поколений. Вам нечего опасаться.
— Даже если так… У Тельмана она есть. Или нет? В чём суть этой болезни? Или родового проклятия?
— Подожди, девочка, не тараторь. Да, может быть, называть это болезнью было… не совсем верно. Но и проклятием тоже было бы не верно… Я просто хотел подобрать понятные слова.
Подобрать он хотел! А то, что думал об этом сам Тельман, разумеется, для него не имело никакого значения! Его жизнь аквариумной рыбки по сути никого не волновала. Я почувствовала, как хочется мне наорать на этого слабого и без преувеличения дряхлого человека, и стиснула зубы.
Не надо. Не сейчас. Не так.
— Тогда что?
— Скорее… некая нежелательная и опасная особенность. Она есть в нём, но может проявиться лишь без свидетелей, одним словом, я не хотел бы… Молодость падка на загадки, на романтичный и глупый флёр избранности, исключительности, уникальности. Не все из загадок следует решать. Я не хотел, чтобы Тельман знал, пока он был маленьким… юным… А потом он вырос, но так и не стал тем человеком, которому можно доверить такое знание.
— Опасная особенность?..
— Не для него самого, — Вират морщится. — И не для окружающих. Не беспокойся.
— А для кого тогда?!
— Для мира в целом, Крейне. Для Криафара…
Внезапно Вират закашливается. Сначала тихо и глухо, как мне кажется — просто чтобы потянуть время и прервать наш неприятный для него разговор. Потом сильнее. С хрипом, низкими грудными присвистами.
— Вират, вы…? — я вдруг пугаюсь. Слуг поблизости нет, и либо мне бежать за помощью, оставляя отца Тельмана одного, либо что-то делать самой, а что делать — я не знаю! — Воды? Что с вами?
Чёрт, тут ведь и вода так просто нигде не стоит! Где, в какой из матовых разноцветных бутылей — именно вода? И поможет ли она, всё-таки надо было сразу звать на помощь, почему больного правителя не сопровождает повсюду знахарь?
