Я подумала о Тео. Знаю, это звучит странно, но я не волнуюсь о нём. Я знаю, что мама справится. Она всегда справлялась. Хорошо, что на прощание сегодня утром, я сказала ему, что я его люблю. Он будет помнить именно это.
Саша... Его горячие слёзы капают на моё остывающее лицо, вызывая слабую дрожь в умирающем теле. Он что–то говорит, целует меня, прижимает к себе, но это уже неважно. С последним выдохом, я произнесла именно те слова, которые ему сейчас нужно услышать:
– Сможешь. Ничего страшного не произошло.
Невеста–колибри полетела за ним, и они закружились в красивом разноцветном танце. Так кружились они долгие–долгие дни, пока, наконец–то, не решили спуститься на землю. Но спустившись, они упали, потому что их ножки отвыкли ступать по твёрдой почве.
Мои лёгкие больше не делают вдохов. Кровь больше не льётся по моему телу. Сердце остановилось, и пульс перестал отмерять мою жизнь. Я закрыла глаза. Где–то в дальних закоулках моего мозга заиграла мелодия. Потом она стала звучать громче и громче, пока полностью не поглотила мой затихший разум.
А вдруг ничего не изменится?
Вдруг разрушат сомнения?
И вы всё никак не осмелитесь,
И мне уже не захочется.
Закроются наши возможности.
А мы всё–таки недосказаны.
И всё быстро закончится.
Даже ещё не начавшись.
Вот и всё. Меня звали Алиса. Мне было девятнадцать лет.
Я не знаю, как такое могло произойти, но я умерла.
Я просто не могла остановиться…
ГЛАВА 58
Это показалось мне странным, но в аду пахнет Сашей. Я серьёзно. Меня окутывает пряным ароматом бергамота, и почему–то к нему примешан запах табака. Не обычного, а похожего на ваниль – сладковатого и терпкого. Мне хочется улыбнуться, но во рту что–то мешает.
Боль пульсирует в висках и отдаёт каким–то приглушённым гулом и слабым электрическим писком. Я хочу вздохнуть, что тоже странно – ведь я не должна дышать после смерти. Но я всё–таки должна сделать вдох, и у меня не получается. Странный звук вырывается из горла, то ли хрип, то ли стон, когда я слышу:
– Она очнулась, – голос звучит отдалённо, но я узнаю его мягкий тембр и лёгкую хрипотцу.
Саша?
– Тише, Алиса, всё хорошо, – кто–то гладит меня холодной рукой по лбу.
Где я? Что это за место и почему мне мерещится, что он ко мне прикасается? Или я по ошибке попала в рай?
Моя радость мгновенно сменяется отчаянием. На губах появляется горькое послевкусие предательства. Он ушёл. Он просто развернулся и зашагал уверенным шагом прочь от меня, оставив наедине со спятившим мужем, у которого было оружие в руках. Он меня предал. Снова.
Я не слишком хороший человек. Если быть откровенным, я плохой человек. И я всегда был таким. Я делал страшные вещи, но ещё хуже то, что я о них не жалею.
Зияющая дыра в моей груди отдалась ноющей болью. Её рваные края начали кровоточить. Словно моё сердце вырвали голой рукой, сломав при этом рёбра и разорвав лёгкие в клочья.
Я захотела крикнуть: «За что?». Я хочу кричать, рвать на себе волосы, орать до хрипоты, до тех пор, пока мой голос мне не откажет.
Он ушёл. Он оставил меня.
«Ему всегда было на тебя плевать» – звучит ядовитая мысль в моей голове, и я снова погружаюсь в темноту, отравленная этим ядом.
***
– Нет, пока не просыпалась, – голос матери, как мелодия, ласкает мой слух и успокаивает бурю, бушующую внутри, – Я позвоню.
Я хочу открыть глаза и посмотреть туда, откуда доносится её голос. Веки, словно налитые свинцом, с трудом поддаются. Вокруг всё светло–зелёное и размытое, я ищу глазами знакомую фигуру.
– Мама, – наконец–то прохрипела я, когда увидела её.
Она резко встаёт со стула, стоящего у окна с приоткрытыми жалюзи, и идёт ко мне.
– Алиса, девочка моя. Ну наконец–то.
Я пытаюсь сфокусировать взгляд, и с трудом узнаю её лицо. Морщинки вокруг глаз стали глубже, а сами глаза непривычно красные и опухшие.
– Мам.
– Алиса, ты в больнице. Ты неделю была в коме, а вчера пришла в себя, – говорит она и прикасается тёплыми пальцами к моему лицу.
Я хочу раствориться в её прикосновении.
– У тебя что–нибудь болит? Я позову врача.
Я слабо качаю головой и морщусь от пульсирующей боли в висках.
– Пить, – прошу я, и только после этого понимаю, что горло саднит до невозможности.
Мама отходит и возится где–то рядом со мной, а я в это время осматриваюсь. Больничная палата, стандартно светло–зелёная. Слабо пахнет хлоркой и чем–то стерильным. Странно, вчера мне показалось, что я чувствую запах…
– Тео? – слабо спросила я я, повернув голову к матери.
– Он с Александром. Мы с ним по очереди дежурим у тебя, – мама просунула одну руку мне под голову, приподнимая меня, – Пей.
Она поднесла к моим губам стакан с водой, и я сделала несколько глотков. Боль в горле моментально прошла, и я сказала уже своим голосом:
– Что с Никитой?
– Он в КПЗ. Следователь ждал, пока ты очнёшься и дашь показания, пока ему грозит до шести лет.
Господи.
– Я всё расскажу, – я запнулась, потому что говорить было тяжело, – Завтра.
– Алиса, тебе нужно набраться сил, – вздохнула мама, присев на край кровати, – Ты потеряла очень много крови. Врачи вообще… – она всхлипнула, и я увидела слёзы, льющиеся по её щекам, – Алиса, они сказали, что ты не выживешь, – прошептала она.
– Я выжила. Завтра.
С этими словами я снова отключилась, ощущая, как горький яд предательства продолжает разливаться по моему телу.
***
– Алиса, вы уверены в том, что вы только что мне рассказали? – спрашивает высокая женщина–следователь с сединой в густых локонах, собранных в пучок на макушке, – Потому что, если вы боитесь…
– Уверена. Это была случайность. Мы просто дурачились и пистолет выстрелил. Мой муж не хотел меня убивать.
– Но свидетель говорит другое…
– Ваш свидетель неправильно понял то, что видел.
***
– Зачем ты соврала? – спросил он у меня на следующий день.
– Так надо.
– Он хотел тебя убить, – холодные пальцы сжимают мою ладонь почти до хруста костей.
– Он поступил правильно.
Я слышу, как заскрипели его зубы друг о друга. Я чувствую волны ярости, которые кружатся вокруг него. Его мощная энергия окутывает меня, и я не в силах посмотреть ему в глаза, когда говорю:
