Собака, отбежав от своего седого хозяина, подскочила к нему и ткнулась носом в колени. Он потрепал ее по голове, она махнула хвостом и вновь убежала, нарезая круги вокруг своего человека, которого находила всегда, как бы далеко от него ни убегала, которого нашла и здесь, за Рекой. И спокойный, подтянутый старик улыбнулся, махнул ему рукой и пошел прочь по пустой асфальтовой дорожке.
Маленькое примечание
Здесь, как и в первой части, использованы мифы Украины (в частности, там, где речь идет о псоглавцах, созданиях, играющих заметную роль в славянской космогонии) и мифы и сказки индейцев, на сей раз южноамериканских. Автор хочет поблагодарить ЖЖ-юзера ivanov_petrov, в чьем журнале я впервые прочла индейскую сказку о путешествии в загробный мир. Святой Христофор, согласно некоторым апокрифическим версиям, был действительно псоглавцем и обратился в христианство после того, как перенес на своих плечах через ручей Христа в облике младенца, но неимоверно тяжелого – ибо Он принял на себя все грехи мира.
Медведки
Лягу не благословясь, стану не перекрестясь, стану будити усопших. Станьте, умершии, розбудите убитых. Станьте, убитыи, розбудити усопших. Станьте, усопшии, розбудите с древа падших. Станьте, з древа падшии, розбудите заблудящих. Станьте, заблудящии, розбудите зверии подемущих [зверем поеденных?]. Станьте, зверие подемущии, розбудите некрещеных. Станьте, некрещеныи, розбудите безымянных.
(наговор)
Насекомое ведет преимущественно подземный образ жизни. На поверхность выбирается редко, в основном в ночное время суток.
Учитывая великолепную приспособляемость медведок, следует отметить, что чаще всего они выступают в роли вредителя, так как быстро и в больших количествах размножаются.
Предисловие автора
Меня обычно спрашивают – почему медведки? На самом деле медведка, иначе волчок, – это подземный сверчок, довольно крупный (с мою ладонь) и, как все поющие во мраке хтонические существа, довольно страшненький. «Малая Глуша», «Медведки» и «Автохтоны» образуют что-то вроде трилогии. Из них «Медведки» лично для меня вещь самая непонятная и, пожалуй, наиболее автобиографическая.
Тут надо сказать, что, строя вымышленные биографии своим героям, я использовала биографии реальные – точнее сказать, свою семейную историю. Семейное предание гласит, что прадедушка Рудницкий хаживал в марксистский кружок, поскольку там было много хорошеньких курсисток, был арестован, сидел в «Крестах», сослан в Красноярск, где очень удачно был назначен директором женской гимназии, впоследствии стал профессором экономической географии Красноярского университета, ходил в Тибет, откуда вывез серебряного Будду… По слухам, получив экспедиционные деньги золотом, он, придя домой, осыпал ими лежащую в постели прабабку. Как пристало поляку, он был склонен к красивым жестам.
Прабабка, надо сказать, поехала за ним невенчанная (кажется, там была какая-то жена и, возможно, какой-то муж), но эта часть семейной легенды стыдливо умалчивается.
Такую замечательную историю грех было не пустить в дело, и я использовала ее на всю катушку – с той только разницей, что наш серебряный Будда пропал в Харькове во время оккупации (бабка эвакуировалась в тот же Красноярск, откуда она была родом и где, видимо, остались старые связи).
Ахилл действительно был древним богом-людоедом, сыном (а возможно, супругом) Гекаты. На острове Змеиный действительно было его святилище.
Письмо в приложении принадлежит моему деду.
Октябрь 2018
* * *
Каждый вечер я обхожу комнаты и обметаю паутину. Не имею ничего против пауков, но паутина неприятна. К тому же в ней запутываются высохшие тушки ночных бабочек. Когда я тыкаю веником в паутину, вращая его, словно ключ в замке, то отворачиваю лицо или смотрю за окно. С листьев стекает свет далекого фонаря, и где-то далеко в море надрывается ревун.
В последнее время паутины все меньше и меньше.
Скоро ее не станет совсем.
Растворимый кофе кислый и воняет жженой пробкой, но я выпиваю чашку до дна. Это как лекарство – неприятно, но необходимо.
Надо купить в зернах. Но я сегодня так и не смог заставить себя выйти из дому.
Мне хочется соорудить бутерброд с колбасой и луком, но я терплю. Нельзя дышать луком на заказчика.
Когда я жду заказчика, то просто хожу по комнатам и бесцельно перелистываю книжки. Я даже прилечь не могу – от нервов сразу засну, а когда проснусь, сделаюсь тупой и вялый. И разговаривать с посторонним человеком мне будет совсем невмоготу, а люди это чувствуют. По микродвижениям, по взгляду, уходящему вбок, по… Чувствуют, сами не сознавая, в чем дело.
Включил «министерскую» зеленую лампу. Свет лег уютным кругом, за его пределами комната сделалась чужой и чуточку враждебной.
Оторвал от бумажного полотенца лоскут и стер со столешницы круг от кофе. Как ни старайся, всегда будет круг от кофе – от тепла расширяются микроскопические канальцы в фаянсе кофейной кружки. Вообще-то, специально для этого придумали блюдца, но чашка с блюдцем – другая эстетика.
Переоделся в джинсы и свитер с норвежским узором. Треники и майку скатал в комок и забросил в спальню.
Что я еще забыл?
Вроде ничего.
Ага, вот и телефон звонит.
Мелодия звучит приглушенно, куда это я его на этот раз сунул? Приподнял диванную подушку. Нету. Потом сообразил, что он в кармане треников. Пока шел в спальню, пока извлекал его из кармана, телефон замолчал. Пропущенный вызов. Вот зараза.
Отзвонился обратно.
– Это… куда подъезжать?
Деловой человек, серьезный. По голосу чувствуется. С деловыми труднее работать. С одной стороны. С другой – они всегда знают, чего хотят.
Он заехал на Дачную улицу вместо Дачного переулка. Обычная история.
Я объяснил, как проехать, при этом все время боялся, что телефон посреди разговора отключат за неуплату. А это плохо сказывается на имидже.
Но он оказался толковым. С толковыми опять же, с одной стороны, легче, с другой – сложнее. В общем, все как всегда.
Через пять минут он уже бибикал на подъездной дорожке. На лаковой поверхности капота дрожали капли, в каждой – миниатюрное темнеющее небо. Щеколда, когда я взялся за нее, тоже оказалась мокрой, поэтому я не стал пожимать ему руку – крупный нестарый мужик в турецкой кожаной куртке и узконосых черных ботинках, – а поздоровавшись, развернулся и пошел по дорожке к дому.
– Туфли можете не снимать, – сказал на всякий случай, чувствуя спиной, что он на миг отстал от меня на пороге.
Он и куртку не стал снимать, а вот это зря. С людьми в верхней одежде труднее работать. Они внутренне в любой момент готовы встать и уйти.
