– Елизавета Львовна говорит, вы писатель, – сказал Витя.
У него были набрякшие веки и маленькие бесцветные глазки. Волосы были зачесаны поперек лысины. Никогда не понимал, зачем они это делают. Не лучше ли носить свою лысину с честью?
Мало волос – много тестостерона. Так говорят, во всяком случае.
– Вроде того, – сказал я.
– Не скромничайте, это сразу видно.
Он обратил вопросительный взгляд к Рогнеде.
– Моя невеста, – сказал я.
– Модель?
– Я стилист, – сказала Рогнеда, улыбаясь алым вампирским ртом, – а он шутит.
– Писателю полезно иметь личного стилиста, хи-хи-хи… Я бы не прочь. Бизнес-стиль, знаете… Имидж в наше время – это все…
– Я дорого беру, – сказала Рогнеда.
– Я бы… можно вас на минутку? – Он вновь обернулся ко мне, бокал с шампанским он сжимал в руке, точно мертвую птицу со скрученной шеей. Костяшки на пальцах были белыми.
– Да, – сказал я, – да, конечно.
На столике за колонной уже стояло несколько пустых бокалов из-под шампанского. Сколько же Сметанкин во все это вбухал?
– Слушаю, – сказал я.
– Вы его хорошо знаете? – спросил Витя и, морщась, отхлебнул из бокала. Наверное, шампанское показалось ему слишком кислым. – Этого вашего родственника?
– Нашего родственника, – сказал я, улыбаясь. – Нет, откуда? Он же только недавно сюда приехал.
– И вы никогда не переписывались с ним прежде? Нет?
– Как я понял, – сказал я, – он решил восстанавливать семейные связи совсем недавно. Знал ли я его раньше? Нет, не знал.
– Но он надежный человек?
– Понятия не имею.
– Такой прием стоит денег.
– Безусловно.
Я знал, что` за этой преамбулой последует, но не стал ему помогать, решил, пускай сам выкручивается. Этот Витя мне не нравился. И как это тетя Алла допустила такой мезальянс? Или больше на Риточку никто не польстился?
– Я задумал одно дело, – сказал Витя, – очень перспективное дело. Перспективный бизнес. Но нужен начальный капитал. Вложение. Вы вроде пользуетесь тут влиянием. Поговорите с ним, а? Мы могли бы на паях.
– С ним?
– И с вами. Как с посредником. Или вы хотите сразу? Если он вложится. Скажем, семь процентов от сделки…
– Пятнадцать, – сказал я.
– Что?
– Пятнадцать. Вы не деловой человек. Это стандартный процент за посредничество.
– Я деловой человек, – сказал Витя. Лицо его жалобно искривилось, а волосенки прилипли к лысине. – Но у меня нету… только квартира… под залог. Они преследуют меня, вы понимаете?
– Кто?
– Эти люди. Я неосмотрительно поручился, понимаете? И теперь…
Бедная, бедная Риточка.
– Если я не отдам им эту сумму… А чтобы отдать, я должен сначала ее иметь. И если он, этот Сергей… Мы же родственники…
У него все-таки было мало тестостерона. Те, кто утверждает, что тестостерон коррелирует с лысиной, ошибаются.
– Я поговорю с ним, – сказал я, – правда поговорю.
Может, он и правда подкинет им денег? Все-таки дочка тети Аллы.
Или наймет киллера. Нет человека – нет долга. Нет долга – нет проблемы.
Киллер дешевле обойдется.
– Спасибо! – Он опять собрался трясти мне руку.
– Не за что, – сказал я, убирая руку в карман.
Говенные какие-то у меня родственники. Сплошь лузеры.
Я оглянулся в поисках Рогнеды и не нашел ее. Наверное, пошла в туалет подправить макияж. В кино они всегда так делают.
Подошел официант с подносом. На подносе было больше пустых бокалов, чем полных. Я взял себе еще шампанского – может, вообще остаться тут, за колонной? Хорошее, удобное место. Я их вижу, они меня – нет.
– Ого, какие котлы!
Этот родственник выглядел как Сметанкин до его странной трансформации. Крепкая шея и бритый затылок. Правда, он был постарше.
– Подарили, – сказал я и пожал плечами.
У меня что, и такие родственники есть? Этот, наверное, из донских казаков. Или политкаторжан. Буйная поросль Зауралья. Вон, какая будка.
– Такие за так не дарят.
– Значит, было за что. Ты мне вообще кто?
– А хрен его знает. – Он пожал плечами.
– А фамилия?
– Тимофеев. Тимофеев Василий Трофимович.
– Очень приятно, – сказал я.
Он мне понравился больше того, первого. Была в нем одновременно основательность и бесшабашность.
– Коньяку хочешь? – спросил Тимофеев. – «Хеннесси», однако.
– Плесни сюда. – Я подставил ему пустой бокал из-под шампанского, – оказывается, я его успел выхлебать. С шампанским всегда так.
Официант покрутился вокруг, посмотрел на нас неодобрительно, но Тимофеев сказал ему «отвали», и он отвалил.
– Ты откуда? – спросил я.
– Из Томска.
– А я местный.
– Знаю, – сказал он сурово и содвинул свой бокал с моим. И мы выпили разом.
– Интимный вопрос можно? – В голове у меня шумело, я надеялся, что после коньяка немножко прояснится, но, похоже, надежда оказалась иллюзорной.
– Валяй.
– Сколько у тебя вообще сосков? Три?
– Ну, три, – сказал он неохотно, – а тебе какое дело? Ты что, педик?
– Нет. Я твой родственник. Это семейная черта.
– Вроде родимого пятна, да? – Он обрадовался. – Это как в сериалах. Сын теряется в детстве, а потом мать находит его по родимому пятну. И что характерно, сын уже большой, борода растет, а мать ни на столечко не изменилась.
– Сериалы – говно, – сказал я и отпил коньяку.
– Точно, – он шумно вздохнул, – сплошное вранье. Придумать ничего толкового не могут, сценаристы, блин, сидят там, жизни не видели. Слушай, Серега сказал, ты вроде писатель, нет?
– Ну? – сказал я. В последнее время я полюбил это краткое выразительное слово.
– Хочешь, сюжет продам? Крутой сюжет. Гони тыщу баксов, а я тебе сюжет.
– Вася, – сказал я, – я сейчас не при деньгах.
– Ну, давай гонорар поделим. Пополам. Ты как?
– Пятнадцать процентов. Больше никак, Вася.
– Ладно. – Он опять вздохнул, он чем-то напоминал мне большое морское животное, они так дышат, с шумом и через одну ноздрю. – Под честное слово. Твое слово, мое слово. Заметано? Главное, чтобы люди знали, как оно бывает.
