– Понятно, – сказал он вслух. – А теперь это… выйдите, доктор.
– Вы что себе…
– Под мою ответственность, Ашотик, – сказал завотделением.
– Это… Если каждый.
– Ашотик, это из СЭС-два. Ты же знаешь, у них своя специфика. Да, и отдайте его теперь мне, Бабкина.
– Ну…
– Я проклятый, – сказал Бабкин.
– Да-да, – согласился Вася. – Послушайте, а может, это, дать ему?
– Что? – удивился Ашотик.
– Ну, мох… пусть себе жрет. Если хочет.
– Не положено, – рассеянно ответил Ашотик.
Казалось, он утратил всякий интерес и к Бабкину, и к его посетителям. С миг потеребив карман халата, он развернулся, пожал руку завотделением и, насвистывая, вышел.
Дождавшись, пока за врачом закроется глухая дверь, Вася на миг склонился над койкой, проведя сложенными ладонями сверху вниз, потом пожал плечами и оглянулся на Петрищенко.
* * *
Рядом со скамейкой торчали из земли сухие астры. Худая бело-серая кошка появилась откуда-то из-за урны и стала тереться о ноги.
Из окна пищеблока несло вареной капустой и дезинфекцией. На соседней скамейке желтая опухшая женщина тихо разговаривала с другой – худой и пожилой. Опухшая была в байковом халате, завязанном на животе, и пуховой мохеровой кофте, пожилая – в сером пальто. Между ними на столе лежал пакетик с конфетами, и опухшая время от времени разворачивала очередную конфету и торопливо бросала ее в рот. Весь асфальт был усеян блестящими бумажками.
Если бы Катюша сошла с ума, она бы, наверное, выглядела похоже. Только Катюша никогда не сойдет с ума. Скорее у остальных крышу снесет. Интересно, эти сны, которые мне в последнее время… это ее работа? Или это я сама?
– Не волнуйтесь вы так, Лена Сергеевна, – тихо сказал Вася.
Интересно, думала Петрищенко, человек отвечает за то, что творится в его голове даже во сне? Ведь это же его собственный мозг! Или все-таки не отвечает?
– Хотя, – продолжал Вася, – я и сам расстроился, ей-богу. Паршиво. Он и вправду наш. И ведь не спросишь, кто его так отделал, Лена Сергеевна, все мозги мешаные. Ах ты…
– Погоди-погоди, Вася. – Она порылась в сумке, развернула бутерброд с колбасой и отломила кусочек кошке, хотя, подумала она, ей, наверное, перепадает на пищеблоке. Поймав Васин взгляд, вместо того чтобы убрать бутерброд обратно, протянула Васе. – Получается, все-таки мы упустили?
– Получается, так, – согласился Вася с набитым ртом. – Ну, я не знаю, выговор мне, что ли, влепите… С занесением… Или…
Петрищенко вздохнула:
– Это, Вася, не от меня зависит.
Боже мой, думала она лихорадочно, какой дурак, он думает, если я ему выговор… Да меня саму, и тут строгачом или предупреждением о несоответствии не отделаешься, люди гибнут! Лещинский, сука, под статью подведет и глазом не моргнет. Мама… Лялька… Господи ты боже!
– Только я работаю серьезно, Лена Сергеевна. – Вася слегка заерзал на скамейке, но взгляда не отвел. – Там было чисто. Все чисто.
– Точно?
– Точно, Лена Сергеевна, – сказал Вася, выкатив для достоверности глаза и давясь бутербродом. – Я же помню «Мокряка» этого.
Петрищенко казалось, она никак не может ухватить что-то очень важное. Вася иногда поблажки дает и мелочь всякую безвредную щадит, она закрывала на это глаза, но, если что серьезное, он никогда бы не спустил. Или спустил? Зарплата у него курам на смех, у молодого специалиста… Чтобы Вася да брал взятки? Нет, только не Вася.
– А почему помнишь, Вася?
– Ну… – Вася задумался, машинально заглотав остатки бутерброда и вытерев руки о скамейку. – Разве что…
– Да?
– Не знаю, Лена Сергеевна, говорю, чисто было, но я подумал… знаете, как бывает… Из-за названия, наверное. Это же надо, такое идиотское название. В общем, я два раза прошелся. Меня еще этот кэп торопил: мол, быстрее, план горит, разгрузка, все такое… Я ж не зверь, Лена Сергеевна. Я всегда готов навстречу. Но тут назло второй раз медленно прошел.
– Должно быть что-то. Ну вот смотри, Вася. Моторист с «Мокряка». Снят с судна с симптомами острого МДП.
– МДП что такое? Психоз? Маниакально-депрессивный?
– Да.
– Я у Леви читал, – похвастался Вася, – «Охота за мыслью».
– Я рада, – сухо сказала Петрищенко.
– Снят с судна, говорите? Кем снят? Как? Когда?
Они посмотрели друг на друга.
– Ах, суки, – медленно сказал Вася. – Как же они нас подставили! Судовой журнал бы хоть глазком, Лена Сергеевна!
* * *
Розка уперлась ладонями в край столешницы и откинулась на стуле. Стул двумя ножками повис в воздухе. В животе у Розки булькал чай, который она пила в СЭС-1, у Чашек Петри. Чашки были добрые. Они ее, Розку, жалели. Кормили бутербродами с домашними котлетами и поили чаем с вареньем. Петрищенко, говорили они, вздорная баба, потому что у нее жизнь не удалась, и Катюша тоже не сахар, а хуже всех этот Вася, потому что для него нет ничего святого, он над всеми смеется. Правда, Лилька потом сказала, что она бегала к Катюше гадать. И Катюша ей нагадала жениха, приличного, но пожилого, а теперь за ней, Лилькой, ухаживает их препод с вечернего. А Вере Петровне Катюша нагадала, что ее муж крутит с блондинкой, и точно, Вера Петровна их застукала в баре «Ореанда», и теперь они разводятся, а Катюша как раз нагадала казенный дом, потому что муж Веры Петровны тоже был не рад, когда застукал ее с этим… в общем, Розка так поняла, что все они ходили гадать к Катюше.
Розка взяла с собой «Анжелику в Новом Свете». Она уже дошла до того места, где граф де Пейрак, властно обняв Анжелику сильной рукой, повлек ее на ворох медвежьих шкур, но читать про это на работе было как-то неудобно. Розке казалось, когда она читает, все остальные совершенно точно знают не только то, что Розка в данный момент читает, но даже о чем она при этом думает. Бонка третий том таскать сюда, что ли, уныло думала Розка, разглядывая ярко-зеленые, под цвет пальто, ногти.
Ногти выглядели омерзительно.
Розка гадала, не сходить ли еще раз к Чашкам Петри, не взять ли у них ацетону.
Потом прислушалась, опустила стул на все четыре ножки, оперлась на руку и сделала умное лицо. Наверняка Петрищенко, это она ходит, словно сваи забивает.
– Роза, – тут же сказала Петрищенко, – ты не домыла окно.
– Сами же сказали, Елена Сергеевна, – возразила Розка противным плачущим голосом.
– Это когда еще было. Превратили учреждение черт знает во что. И прекрати ты скрипеть, бога ради. Мурашки по спине бегают.
Ясно. Петрищенко пришла жутко злая. У нее опять по всей шее ползли красные пятна, а шарфик сбился набок. За ней торопился Вася, один раз вроде подмигнул Розке, но потом отвернулся и стал стаскивать с Петрищенко пальто, а та вроде не давалась, выдергивала руки, торопливо и резко шагая к себе в кабинетик. Вот же противная тетка, ей-богу.
