– Что «хошчакалын»? – подпрыгнул Шендерович. – Какой-такой «хошчакалын»?
Почему вдруг у Шендеровича прорезался грузинский акцент, для Гиви осталось загадкой.
– Ийи гюнлер
[43], – пояснил Али.
– Убью! – прохрипел Шендерович. – Гиви, ты слышал, чего он сказал?
Али заморгал великолепными черными ресницами и на миг задумался. Потом обрадованно выдал:
– Бай-бай!
– Какой «бабай-мабай»? – надрывался Шендерович. – Я сейчас тебе тут такой «бай» устрою!
Боковым зрением Гиви заметил, что несколько посетителей кофейни, которые до того вяло медитировали, прихлебывая кофе, отставили свои чашки и начали медленно выбираться из-за столиков.
– Миша, – прошептал он, – пошли отсюда.
– Еще чего? – возмутился Шендерович.
Он ухватил Али за грудки, подпрыгнул и врезал ему коленом под дых.
– Ах ты, змей-тугарин! – орал он тем временем. – Ах ты, бусурман беспросветный!
Али отлетел к стене, жалобно взывая к публике на чистом турецком языке.
Посетители приблизились, образовав за спиной Гиви и Шендеровича аккуратное полукольцо.
– Миша! – уже в полный голос завопил Гиви.
– Ступайте отсюда, господа хорошие, – на не менее чистом русском языке предложил бармен, выбравшись из-за стойки.
– Сволочи! – вопил Шендерович, отступая к двери. – Они сговорились! Это одна шайка!
Полукольцо любителей кофе приблизилось еще на шаг.
Гиви в отчаянии повернулся.
– Парам чалынды!
[44] – завопил он.
– Да я копейки лишней с вас не взял, – холодно возразил бармен. – А чаевые ваши…
Он извлек из кармана горсть мелочи и швырнул ее в лицо, почему-то Шендеровичу.
– Подавитесь вашими чаевыми. Жмоты!
– Да нет! – втолковывал Гиви. – Хайыр! Черт, бунун туркчеси нэ…
[45] Дюн ашкам!
[46]
– Мы-то тут при чем? – удивился бармен.
– Сообщники! – вопил Шендерович. – Банда!
– От бандита слышу, – лениво ответил бармен.
– Ах так! – сказал Гиви. – Ну ладно! Эн якын полис караколу нереде?
[47]
– Да за бога ради, – равнодушно сказал бармен. – За углом.
Он с видимой неохотой выдвинулся вперед и неожиданно оказался на целую голову выше Шендеровича, не говоря уж о Гиви.
– Шантажисты! – говорил он, подталкивая обоих одновременно мощной грудью к двери. – Валите отсюда, пижоны!
Шендерович отчаянно вытягивал шею, пытаясь разглядеть Али, но тот исчез за спинами соратников. Полукольцо сомкнулось, выставив вперед бармена как особо эффективную боеголовку.
Гиви, к собственному удивлению, вдруг как-то сразу очутился на улице.
С раскаленных небес на него обрушился такой яркий свет, что он невольно зажмурился.
– Это ты их разозлил, – укорил Шендерович.
Он поднимался с колен, отряхивая ржавую пыль. Воротничок рубашки у него почему-то опять был полуоторван и свисал точно галстук.
– Да что ты, Миша, – робко возразил Гиви, – при чем тут я? Они ж сами. Я уж потом. После тебя…
– Как же – сами! Как шакалы вцепились! Что ты им впарил?
– Сам не знаю, – удивился Гиви. – Хотел прояснить ситуацию.
– Что ж ты врал, что турецкого не знаешь? Вон как шпарил!
– Я и не знаю, Миша, – неубедительно пояснил Гиви, – само как-то вышло.
Он напрягся, пытаясь вернуть внезапное лингвистическое просветление, но новоявленная способность к языкам исчезла столь же внезапно, как и появилась. Он слегка втянул голову в плечи, ожидая новой вспышки гнева, но Шендерович глядел на него с каким-то непонятным уважением.
– Ты что-то, кажется, про полицию излагал, – сказал он.
– Да я не помню, Миша.
– Говорил-говорил, я сам слышал. На пушку их брал. Полис, мол, курлы-курлы… а только пустой это номер, с полицией, брат Гиви. Они своего не сдадут, орлята эти, мальчиши-кибальчичи!
– Я так думаю, Миша, – твердо сказал Гиви, – что это они… они нас и ограбили. Ни при чем тут твой Лысюк. Сговорились и ограбили. А товару на деле никакого и не было.
– Ты так думаешь? – Шендерович в затруднении покрутил головой.
– Сам посуди. Кто еще знал?
– Точно! – выдохнул Шендерович. – Они! Сговорились, верно ты сказал. Вот кто, получается, меня подставил… Ну Яни! Ну змей подколодный! Погоди, я до тебя доберусь!
Гиви на всякий случай попятился, но Шендерович, явно имевший в виду настоящего, аутентичного Яни, лишь похлопал его по плечу.
– Хороший ты друг, друг Гиви! – убежденно сказал он. – Не то что этот Ставраки недоделанный!
Гиви вздохнул. Вот Шендерович и признал его наконец-то хорошим человеком и своим другом. Но почему все мечты сбываются именно тогда, когда от этого мечтавшему уже и нет никакого удовольствия? Не иначе как по воле Аллаха милостивого, милосердного, связующего и развязующего узлы… только почему у него такой черный юмор?
– Что делать будем, Миша? – спросил он.
– А что делать… – задумался Шендерович, сморщив высокий лоб. – В полицию обращаться, друг Гиви, все же не будем. Без толку это. Что полиция? Кто им в лапу сунет больше, тот и прав. И эти шакалы наверняка им регулярно отстегивают. А мы что? Можем мы их порадовать хоть каким-то подобием материальных благ? Не можем! Ну придем, скажем: так, мол, и так. Они нам – а чем докажете? А где свидетели?
– Я свидетель. – Гиви стукнул себя кулаком в грудь.
– А ты – кто? – мрачно спросил Шендерович.
Гиви поник.
– Алка свидетель, – наконец робко предположил он.
– Ну… – Шендерович задумался, – может, и так. Как мы договаривались, как задаток давали, она точно видела. А как побили – соврет. Да она лучше любого свидетеля, она такое расскажет… а все-таки интересно, кого ж она встретила такого, что бросила нас на произвол судьбы бездушного рока?
– Где эта мерзкая, – подхватил Гиви, – эта скверная? Где эта похитительница сердец, госпожа грез, о, где она, эмир подстрекательства, о, луноликая, с тяжелыми бедрами и стройным станом, втянутым животом, о, сребротелая, о, каменосердная…
