– Стоп, – велел Шендерович, – хорошо излагаешь, круто, эротично, но стоп. Если ее не будет на теплоходе…
– То – чего? – насторожился Гиви.
– То я ей не знаю что сделаю!
* * *
На теплоходе Алки не было. Каюта была пуста. Вообще, если честно, никого не было – ни Варвары Тимофеевны, дай ей бог здоровья, ни самого даже капитана. Никто, никто не остался на теплоходе, пуст был теплоход, как «Мария Целеста». Наверное, праздно размышлял Гиви, с «Марии Целесты» тоже все в Стамбул сбежали. Угрюмый Шендерович натянул последнюю рубаху – интересно, гадал Гиви, сколько эта протянет… была, похоже, у Шендеровича с рубашками какая-то особая несовместимость.
В салоне тоже никого не было.
Скучающая девушка у стойки слегка оживилась при виде посетителей и молча поставила перед ними две пластиковые плошки с салатом оливье и две бутылки пива.
– Это… – засмущался Шендерович, – мы это…
– Денег нет, – проницательно заметила девушка, – ладно уж, жрите. Все равно испортится. Ни одной живой души, все по городу шляются. А пиво я на бой спишу.
– О гурия, щедрая, как соты, – возрадовался Гиви, – о источник утешения, приносящий блаженство измученным душам…
– Да ладно уж, гурия, – смутилась девушка, застенчиво поправляя наколку.
– А еще пива не будет, ласточка? – поинтересовался Шендерович.
– Нет, – сухо сказала девушка.
Развязный Шендерович явно нравился ей меньше Гиви. Она развернулась, вновь отошла к стойке и включила телевизор.
Телевизор что-то квакал.
– Миша, – забеспокоился вдруг Гиви, – ты слышал?
– Что я должен слышать? – холодно спросил Шендерович.
– Они что-то про музей говорят. Там что-то случилось, понимаешь… ограбили музей.
– Они что, по-русски говорят? – насторожился Шендерович.
– По-английски, кажется, – неуверенно отозвался Гиви.
– Это Си-эн-эн, – пояснила из-за стойки девушка.
– А ты с каких пор английский знаешь? – подозрительно спросил Шендерович.
– Так понятно же все, Миша… перед закрытием, когда уже посетителей не было, ворвались грабители в черных масках… нет, в чулках черных… скрутили охранника… ах нет, не скрутили… снотворным газом… перерезали проводку и унесли… что они унесли… ага! Стелу! Ключевой экспонат, гордость музея.
– В чулках? – оживился Шендерович. – В черных? Ты смотри, прям как те, наши. У них тут что, мода такая? Тоже мне, мулен руж!
– Ага. Эта стела, вообще-то… ничего не стоит? Ага, бесценная… то есть бешеные деньги стоит эта стела, кто сообщит о местопребывании или… ага… наведет на след… получит вознаграждение…
– Ты слушай, слушай…
– Предположительно из Иерусалимского храма… датируется… ого! Очень древняя штука, Миша. Первый храм – это что?
– Ну… – в затруднении отозвался Шендерович, – они уступами такими стояли. Первый, второй…
– Что ты врешь? – обиженно сказала девушка из-за стойки. – Темный, как масай, ей-богу! Их строили не параллельно, а последовательно. Первый храм – это как раз Соломонов. Второй уже при персах строили. А Третий – он вообще мистический.
Но Шендерович уже поднимался из-за стола.
– Ты чего? – забеспокоился Гиви.
– Алка, – пояснил Шендерович. – Пропала наша Алка. Бай-бай! Это… кошачий калым! Убрали ее, друг месопотамский. Что-то она там в музее разнюхала, ее и убрали.
– Брось, Миша, – неуверенно отозвался Гиви, – что она могла там разнюхать? Она ж в этом ничего не понимает. Ну, зашла в музей… подумаешь, пыль веков!
– Алка? – удивился Шендерович. – Алка не понимает? Да Алка самого профессора, я извиняюсь, Зеббова-старшего любимая аспирантка. Сам профессор, я извиняюсь, Зеббов-старший был ею побит в научной дискуссии. Что и признал публично. Засекла их Алка, говорю тебе. Расколола. Они ее схватили, скрутили…
– Да что ты такое говоришь, Миша? – ужаснулся Гиви, тоже вскакивая из-за стола.
Ах, никого не обманула Алка: ни бравого капитана, ни друга своего и партнера Мишу Шендеровича. Пропала Алка, похищена коварными злодеями, ох, лежит она на дне залива, зашитая в мешок, с каким-нибудь там колосником, привязанным к стройным щиколоткам… Лежит она на дне залива, и волна лениво колеблет ее белокурые волосы. И маленькие серебристые рыбки проплывают сквозь легкие пряди, ныряют в них, точно в морскую траву…
Или нет… лежит белокурая Алка в каком-нибудь мрачном подвале, и связаны руки у нее за спиной грубой веревкой, и связаны ее стройные щиколотки веревкой не менее грубой, и подходит к ней, подходит, играя кривым кинжалом, какой-нибудь Ахмед-паша, зловеще ухмыляясь в черные усы…
Гиви зажмурился и заскрипел зубами.
– Р-разорву… – выдавил он.
– Зверь-мужик! – уважительно подтвердил Шендерович, торопясь вслед за Гиви по крутому трапу.
Но Гиви уже вырвался вперед и рванул через порт к площади, игнорируя едва поспевавшего за ним партнера.
– Эй, – отчаянно закричал ему в спину Шендерович, – постой! Куда ты?
– Дурак! – орал Гиви, распугивая редких прохожих.
– Ты полегче, слушай, – угрожающе прохрипел Шендерович. – За такое и приложить могут!
Гиви только мотал головой.
– Дурак автобуса! – выкрикнул он вновь, так что здоровенный грузчик, катящий навстречу тележку с какими-то загадочными тюками, испуганно шарахнулся в сторону. – Нэреде! Дурак! Автобуса!
Грузчик испуганно махнул рукой куда-то в сторону площади.
– Бежим! – вопил Гиви, оборачиваясь на ходу, чтобы проверить, держится ли в кильватере Шендерович.
– Во дает! – ошеломленно бормотал Шендерович, наращивая темп. – Вот он, Кавказ! Вот она, кровь горячая! Ишь как играет!
Автобус лениво полз им навстречу по раскаленному гудрону, пуская струйки сизого дыма.
* * *
За проезд не заплатили.
Сэкономили на билеты в музей.
Но тут вышла накладка: когда они, распугав горлиц, пронеслись по парку, безжалостно топча хрупкие кружевные тени акаций, отдыхающие на брусчатых дорожках, вожделенная цель так и осталась недостижимой. Музей оказался закрыт.
Надпись на трех языках внаглую лгала о том, что музейный комплекс закрыт на профилактику. Профилактика была какая-то уж очень специфическая, потому что внутрь, подныривая под бархатные канаты, то и дело проходили деловитые люди в гражданских костюмах. У некоторых пиджаки заметно оттопыривались под мышками.
– Ишь какой шухер поднялся! – восхищенно прошептал Шендерович.
Гиви заскрипел зубами.
– Спокойней, джигит! – пробормотал Шендерович, рассеянно оглядывая местность. – Нам что надо? Нам определиться надо. Эх, старушку бы!
