– Вот они, Зяма, – вежливо говорит сопровождающий.
– Претензий нет? – спрашивает Зяма.
– Каких? – тупо говорит Ленка.
– Ну как доехали?
– Спасибо, – говорит Августа, – хорошо. А где…
– Покажите им малого, – кротко говорит Зяма, утирая лысину батистовым платком.
Еще один амбал с красным от натуги лицом заносит в комнату стул, на котором восседает Изя. Руки у него заведены за спинку стула, рот заклеен липкой лентой. Изя извивается и мычит.
– Ах вы… – возмущается Августа.
– Спокойно, – говорит Зяма. – С ним пока еще ничего не сделали.
– Чего вам надо? – спрашивает Ленка.
– Или вы не знаете?
Зяма делает какое-то неопределенное движение рукой, и очередной амбал (то ли давешний, то ли совсем незнакомый) вносит на небольшом серебряном подносе плоский серый камешек.
– Ой, – говорит Ленка, – это наш. Откуда он у вас?
– В натуре, с кладбища.
– А где остальные?
– Там был только этот, – объясняет Зяма.
– Ну и?.. – услужливо подсказывает Августа.
– Что – и? Передайте вашему Гершензону, что он получит свой камень, если мы договоримся.
– Не понимаю, – упирается Августа, – как можно договориться с духом?
– А то… Вы же при нем типа переводчики. Так вот, если не хотите, чтобы я порезал пацанчика на мелкие кусочки, начиная с его музыкальных пальчиков, передайте вашему шефу, что мне от него кое-что нужно…
– Э… – Ленка очумело мотает головой. – А чего нужно-то?
– Имя Бога, разумеется, – говорит шепотом Зяма, доверительно наклоняясь к ним.
– О черт, – устало бормочет Августа, – и этот туда же.
– Послушайте, Зяма, он ведь может поинтересоваться – а зачем вам? – спрашивает Ленка. – Зачем такому уважаемому человеку еще и имя Бога?
– Так я же не для себя. Я для людей стараюсь. Дело в том, – тем же интимным тоном говорит Зяма, – что я типа машиах…
– Чего? – таращится на него Августа.
– Мессия я. Понятно? Рука Божия на мне. Я тут, понимаешь, в Израиль ездил, ну по делам, и пошел, ну, на гору Сионскую и тут слышу – этот… Бар-Тов?
– Бат-кол, – услужливо подсказывает амбал.
– Во, Бат-кол… короче, Глас Небесный… Ты, мол, муж в Законе и потомок Давидов, так иди установи на земле царство справедливости и храм Иерусалимский восстанови… Кроме тебя, Зяма, говорит, и некому… Похоже, возложил он на меня… Так что пусть и Гершензон ваш озаботится. Ради племени Авраамова. Я не просто так пришел на эту землю, ясно, чувырлы?
– Опять вечная суббота, – бормочет Августа, – опять сезамовидные косточки!
– Он, – неуверенно говорит Ленка, – по-моему, не ведет переговоры такого характера.
– Поведет, если вы захотите. Есть у меня сведения, что он пляшет под вашу дудку, сучок сикоморин.
– Зяма, – говорит амбал, – позвольте, я с ними немного побеседую.
– Давай, – позволяет Зяма, поудобней откидываясь в кресле, – проясни ситуацию.
Амбал берет Ленку под один локоть, Августу под другой и выволакивает из комнаты в холл. Изя мычит им вслед.
– Ну чего? – устало спрашивает Августа.
– Послушайте, – шепчет амбал, – ну что вам стоит? Уважьте старика. Он, понимаешь, после того как в израиловку съездил, немножко, блин, тронулся, ну так на делах это пока не отражается. А мальца он в натуре на куски нашинкует – Зяма шутить не любит…
– Я что, – жалобно говорит Августа, – это как Гершензон…
– Как Зяма захочет, так и будет. Зяма – он такой человек…
– Не понимаю, – удивляется Августа, – откуда он узнал…
– У Зямы везде своя рука.
– Ну, я понимаю, еще может быть своя рука на еврейском кладбище… Но чтобы наша мафия да в Совете Девяти, или как он там…
– Полегче, дамочка. Какая мы мафия…
– Ну, – говорит Августа, – что делать будем?
– Пойдем, – вздыхает Ленка, – попросим… Иначе он Изьку-паршивца нашинкует, слышала, нет?
– А может, пусть себе…
– Да за что ж ты их так не любишь, учеников-то своих?
– Довели, – мрачно говорит Августа. – Ладно, пошли. Но за результат, – угрожающе оборачивается она к амбалу, – я не отвечаю.
– Это забота Зямы, – отвечает амбал.
Они вновь входят в комнату.
– Ну? – Зяма поворачивается к ним. – И как?
– Будем просить, – говорит Августа.
– Правильное решение, – одобрительно замечает Зяма.
– Сейчас… – Августа заводит глаза к небу и замогильным голосом завывает, изнывая от нелепости происходящего: – Гершензон…
– Рабби Моше, – посказывает Ленка.
– А, черт, забыла! Рабби Моше! Посмотри на ребенка.
– На этого невинного агнца.
– На агнца. Жалко же паршивца! Может, это какой-нибудь Ростропович будущий сидит тут, связанный, в доме приемов городского головы…
– Хорошо просишь, – одобрительно кивает Зяма, – с душой…
– Что тебе мучиться? Сообщи ты ему это имя, и пусть он теперь мучается.
– Позвольте…
Стекло в окне вдруг покрывается мелкими мутными трещинками. В холле слышна какая-то возня. Ленка в ужасе видит, как в комнату вваливается какой-то окровавленный человек.
– Зяма! – орет он. – Шухер, Зяма!
– Ангелы-истребители! – взвизгивает Зяма, как мячик подскакивая с кресла.
– Какие, на хрен, ангелы? Али-Баба это!
– Блин!
Зяма куда-то выносится на своих коротеньких ножках. Слышна автоматная очередь.
Изя отчаянно извивается на стуле.
– Веревку! – кричит Ленка.
Они с Августой лихорадочно распутывают веревку. Изя валится со стула на бок, потом вскакивает.
– Рот не растыкай, – торопливо говорит Августа.
Еще какой-то тип вваливается в комнату – с автоматом наперевес.
Ленка истошно визжит.
– Валите отсюда, – говорит он. – Быстро!
И делает неопределенное движение стволом автомата.
– Пошли! – Августа кидается к двери; Изя за ней, прихватив по дороге свой рюкзачок.
– Погоди! – орет Ленка. – Камень!
Она хватает с подноса камень и, сжимая его в кулаке, выскакивает в холл. На полу, раскинув ноги, кто-то лежит – они проносятся мимо, выбегают на крыльцо и спрыгивают в траву. Какое-то время сидят, пригнувшись и прислушиваясь к отдаленной возне в доме и саду, потом кидаются к распахнутым воротам, перепрыгивают через ограждение за асфальтовой дорожкой, валятся в кусты, скатываются вниз по склону и оказываются в зарослях бурьяна над обрывом. Тут на удивление тихо. Внизу голубеет море, в траве жужжит одинокий шмель.
