– Уже понял.
С внешней стороны кордона толпа была меньше – и напирала она не с тем энтузиазмом. Я легко выбрался наружу – и вздрогнул, когда кто-то судорожно вцепился мне в локоть.
И тут же облегченно вздохнул:
– О господи! Себастиан.
И он все это время околачивался тут, поджидая меня: я же проболтался на Подоле больше двух часов…
– Ну что? – Он уставился на меня лихорадочно блестевшими глазами.
Мне потребовалось время, чтобы сообразить, о чем это он…
– Ах это… Все это ерунда. Шевчук совершенно ни при чем.
– Точно?
– Абсолютно точно.
Я-то мог сказать это с полной уверенностью. Должно быть, и он это почувствовал, потому что явно расслабился.
– Тут такое творится…
– Да, – сказал я, – творится… Послушай, Себастиан…
Я двинулся вверх по улице, он тащился за мной как привязанный.
– Хочешь помочь нам? Людям? Действительно помочь?
– Конечно! – пылко сказал он. И вдруг насторожился. – Если это не…
Здорово же он сам себя напугал…
– Не противозаконно? – услужливо подсказал я.
– Да… нет… Просто я не хочу, чтобы кто-то еще пострадал…
Куда уж больше, подумал я. А вслух сказал:
– Никто и не пострадает. Напротив… Если удастся, ты предотвратишь преступление. Против человечества.
– Преступление Против Человечества!
Я отчетливо услышал, как он это произнес – каждое слово с большой буквы. Господи, подумал я, да он же еще совсем мальчишка… Ну ладно, не совсем мальчишка… Все равно…
– Мне случайно удалось раздобыть кое-какие очень серьезные материалы, – я говорил спокойно, стараясь сбить с него этот избыточный аффект, – их нужно передать в американское посольство. Сам я не могу – нужно кое-что сделать… Да и шансов у тебя больше.
Он задумался. Видно, пришел в себя и сейчас прикидывал варианты. Мажору легче связаться с посольскими, чем человеку, – какое-нибудь общество Евразийско-Американской дружбы или культурный центр, куда людям путь, в общем, заказан…
– Пожалуй… Да, наверное, это возможно. А кому передать?
– Все равно кому. Хоть мажору, хоть человеку. Не важно.
Надеюсь, у них найдется оборудование, чтобы прослушать эту пленку, – говорят, у американцев такая техника, что нам и не снилась…
Я вложил ему в ладонь кассету:
– Тогда действуй.
– А… что там? – недоуменно спросил он.
– Не важно. Ты просто передай, и все. Но сам… не через кого-то, сам. Американцу. Понял? Не нашему – только американцу! И не говори никому.
– Да я понял.
– Надеюсь.
Он помолчал. Потом спросил:
– Это и правда так важно?
– Да, – устало согласился я, – правда. Ну, беги – не нужно, чтобы нас видели вместе…
Он так и рванул – аж крылья захлопали. А я поспешил в Центр. Хоть бы Гарик был еще там, – может, его вызвали в какие-то высшие инстанции, раз такое творится. Шевчук мне этого не простит – навести на них контору… Ладно, потом разберемся. Если будет время…
* * *
– Ты выдвигаешь очень серьезные обвинения, – сказал Гарик.
Окна в помещении были заклеены липкой лентой – крест-накрест. Они что ж, ожидают еще взрывов? Аскольд их припугнул?
Я сказал:
– Еще бы… А как бы ты поступил на моем месте? Позволил бы тащить себя на бойню?
Он пожал плечами:
– Пока еще я на своем… А если это провокация?
– Тебе решать, Георгий. Тем более есть доказательства.
– Эта пленка? А где она – у тебя?
– Разумеется, нет. Не такой я дурак. Я передал ее американцам.
– Что? – Гарик явно заинтересовался. – В посольство?
– Ага.
– Ну и глупо… – сказал он без должной уверенности в голосе. – Пленка может быть подделкой… От них всего можно ожидать, от этих бандитов, – это ж нелюди.
Сам-то ты кто? – чуть было не спросил я. Но сказал только:
– Эта женщина… если она еще жива… допросите ее.
– Сдаешь ее мне, значит? – ядовито спросил он.
– Лучше тебе, чем Аскольду. Какой у меня выбор?
Как всегда, – подумал я, – как всегда: между большей и меньшей подлостью.
Он молчал. Потом стал накручивать диск телефона – я ждал, прикусив губу. А если я ошибался и он под крылом Аскольда? Тогда все… конец…
Но он сказал:
– Машину к подъезду. Шофер свободен – я поведу сам. – И уже мне: – Ладно. Поехали.
…Я забрался в машину. Какое-то время Гарик рулил молча, потом повернулся ко мне:
– Так что вы там, из Аскольда какого-то палача народов сделали?
Я пожал плечами.
Он задумчиво сказал:
– То, что он предлагал… казалось разумным… В сущности, попечительские комитеты действуют нескоординированно… Порою вас прижимают из личных амбиций, из каких-то частных соображений.
– Он сосредоточил в своих руках слишком большую власть.
– Сама по себе власть еще не катастрофа. Вспомни, при Петре… Самодур? Самодержец, милый мой! В сущности, он же тогда положил начало Евразийскому Союзу.
– А сколько народу он положил, ваш Петр?
– Так он же грандов не меньше, чем людей, прижал.
Я сказал:
– Это, разумеется, говорит в его пользу…
Гарик, казалось, не слышал.
– Я сам за Аскольда голосовал. Хотя мой комитет по его плану следовало упразднить… Он ратовал за самоуправление – по крайней мере, местное, за централизацию…
– Я не хочу централизованно отправляться в резервацию. Чтобы как в Китае? Нет уж, спасибо!
– Да откуда ты знаешь, как оно там, в Китае? Никто же наверняка не знает.
– Вот это, – сухо сказал я, – меня и беспокоит.
Он покачал головой:
– Знаешь, что меня поражает? Чуть ли не тысячу лет живем бок о бок, а кое-где и больше – и что? Чуть обстановка обостряется – мы виноваты! Террористке, бабе этой истеричной, ты поверил. Что ты из нас захватчиков делаешь? Завоевателей? А то не знаешь, как оно было. Да предки ваши, чтобы от набегов спастись, сами к нам на коленях приползли – приходите, мол, правьте! Детей своих продавали… да что там продавали – подкидывали, чтобы лишний рот не кормить…
– Хватит, Гарик. Нечего тут мне пропагандировать. Без того тошно.
Высшее существо он из себя корчит… Благодетеля. Господи, да если бы не этот их странный облик – не помогли бы им никакие аэростаты… Ничего бы не помогло. Вырезали бы, они бы и пикнуть не успели…
