Он взял с полки потрепанный серый томик.
– Это ты у страниц уголки загибаешь? – строго спросила Петрищенко.
– Ну… вот, смотрите… Раздел «Редкие и исчезающие виды», на букву «вэ». Ага, вот: «Считается, что те, кто уцелел после атаки вендиго, навсегда остаются с „лихорадкой вендиго“ – своеобразным клиническим состоянием наподобие психоза, когда после ночи, проведенной в кошмарах, сопровождающихся сильными болями в ногах, человек раздевается догола и с дикими криками убегает в лес». То есть, Лена Сергеевна, применительно к городу, гарантированный клиент для дурдома. Те, кто уцелел, заметьте!
– Я заметила.
– Зона обитания – область вокруг Великих озер. Леса. А тут лесов совсем нет. Какие тут леса. Вот и тронулся он из-за этого. Помешался.
– Ладно, Вася. Твои рекомендации?
– А черт его знает, – злобно сказал Вася. – «Мокряка» зерном загрузить и в Канаду отправить. Обратно. Пускай валит отсюда. Стадион закрыть на реконструкцию. И дырку в заборе заварить.
– Этого хватит?
– Нет, конечно. По уму, спецов надо. Команду. Иначе не справимся.
– А если Катюшу подключить, как ты думаешь?
– Ну… – с сомнением сказал Вася. – Катюша сильная. Поговорите, Лена Сергеевна, мало ли… Я, это, посплю у ребят пару часов пока что, а? Ну и ночка выдалась. Розалия, ты чего?
Розка просунула голову в кабинет и смотрела на Васю отчаянными глазами.
– Вася, – сказала она вежливым шепотом, – а можно с тобой поговорить?
* * *
– У меня в трудовом договоре записано – последующая антипаразитарная обработка, – сказала Катюша, моргая кукольными ресницами. – Это значит, Елена Сергеевна, голубушка, что разделение труда должно быть. Вася с кораблями работает, с железом, а я – с людьми.
– Начнем с того, Катюша, – Петрищенко глубоко вдохнула и медленно посчитала до трех, – что ты опоздала. На час как минимум. Это уже никуда не годится.
– Так тушенку же выбросили, – подняла бровки Катюша, – с гречей. Я иду, а ее на углу Ленина и Свердлова дают, где кооперация, знаете? Я и на вас взяла баночку.
– Спасибо, Катюша, мне не надо.
– Зря, – спокойно сказала Катюша, – хорошая тушенка, минская. А что опоздала, так у меня ненормированный рабочий день, сами знаете.
– У нас у всех ненормированный рабочий день. И это значит, что мы перерабатываем. Что нас можно среди ночи поднять, если что. А вовсе не на работу опаздывать. Так что, Катюша, подключайся. Серьезное положение же…
– Это вам этот ваш Вася сказал? – Катюша уютно разгладила пуховую кофточку, сняла шерстинку с юбки. – А вы ему и поверили? Это он себе цену набивает…
– Какую цену? Два трупа, Катюша… Тебе мало?
– Это еще доказать надо, что наши покойники, – равнодушно сказала Катюша. – Я бы на вашем месте так этому Лещинскому и сказала – пускай докажет сначала… А то валят все на нас.
– Наши, к сожалению.
– Опять Вася сказал? Вы, Елена Сергеевна, дорогая, уж извините, ничего в этом не понимаете. Вас в мединституте вашем не тому учили. А у нас трудовые нормативы. Вот если сигнал сверху будет, если хотя б Вилен Владимирович скажет: «Катюша, помогай, а то не справляется Елена Сергеевна», тогда отчего ж нет.
– С людьми ты хочешь работать, – сказала Петрищенко, закипая, – так иди в дурку… там Бабкин сидит этот несчастный. Или в морг… работай… Ликвидируй последствия.
– Вот вы, Елена Сергеевна, голубушка, зря кипятитесь так… Спокойней надо. Добрее к людям надо. А то как бы не пожалеть вам…
– Знаю, – сказала Петрищенко, оттягивая пальцем душивший ее воротничок блузы, – знаю, что пожалею.
* * *
– Ну, – устало спросил Вася, – что еще стряслось?
Розка схватила Васю за рукав и потянула на улицу. В комнате сидела Катюша и смотрела своими круглыми голубыми глазами. Говорить при ней не хотелось.
С серого неба сеялся мелкий дождик, пришлось спрятаться под козырек. Невидимое море монотонно шумело за темными коробками складов.
Она закусила губу. Что стряслось? На самом ведь деле ничего… ну, показалось что-то. Вася ведь засмеет…
– Я тебе вчера звонила вечером, – сказала она, – а тебя не было.
– Я был на задании. – Вася понизил голос. – Очень ответственном. Очень важном. Я не имел права об этом говорить, но теперь ты знаешь, Розалия.
– Вася, вот ты всегда… ты же сам сказал, позвонить, если что.
– Ну да, – сказал Вася деловито, – так если что?
– Вот если мне кажется, что кто-то за мной следит, это считается? – спросила она наглым, для куражу, голосом.
– Предположим, – неопределенно ответил Вася. – Кто? Человек в черных очках? Рыжий? Косоглазый?
– Нет, – совсем растерялась Розка. – Просто… ну, у меня такое ощущение, ну, я тебе еще вчера на стадионе говорила, помнишь? Что смотрят в спину… Два вечера уже как. Когда домой иду, как раз мимо стадиона, там такой отрезок пустынный, знаешь?
– Знаю, – сказал Вася и замолчал.
– Ты чего? – спросила Розка на всякий случай.
– Ничего. Слушай, Розалия, ты вот что… Ты иди домой, а? Я отпускаю. И не выходи вечером. Вообще не выходи.
– У меня вечером подготовительные, – сказала Розка.
– Ну пропусти, что ли. Скажи маме, голова болит.
Розка, которая пропустила прошлое занятие на подготовительных именно под этим предлогом, страдальчески нахмурилась.
– Это платные курсы, – пояснила она, – жалко пропускать.
– Что значит, жалко пропускать, Розалия? – спросил Вася вкрадчиво. – Ну, ради меня. Один разик. А мы с тобой на той неделе в кино пойдем, а? Точно пойдем! Только ты слово дай, что сегодня вообще из дому не выйдешь.
– Мама…
– Ну хочешь, я маме сам позвоню?
– Нет, – окончательно испугалась Розка.
– Пойдешь домой? Сиди там и переводи Леви-Стросса. Ты переводишь Леви-Стросса?
– Ну…
– Это задание. Идешь домой, берешь Леви-Стросса, берешь словарь…
– Вася…
– Десять страниц. Машинописного текста. Нет, двадцать. Ясно?
– Ясно, – сказала Розка уныло.
– Это очень ответственное задание. Завтра можешь не приходить. В понедельник выйдешь. И на улицу не выходи больше ни в коем разе сегодня. Ага?
– А… завтра можно?
– И завтра нельзя. Можно будет, если я тебе позвоню и скажу – можно. Ясно?
– А… что это было, Вася? Что это такое?
Вася огляделся по сторонам. Потом высунулся под дождь и заглянул за угол. Вернулся. Водяная пыль осела в темных волосах.
