– Вася, – сказала она, – зайди ко мне.
– А я? – тут же вскинулась Розка.
– Посиди, Розалия, тихо, умоляю тебя. «Анжелику», что ли, почитай.
Вася прошел за Петрищенко в кабинет и прикрыл за собой дверь.
Розка достала «Анжелику» и уселась за столик с пишущей машинкой «Ятрань», так и пылившейся под чехлом.
– Я хочу услышать о результатах. – Петрищенко повернулась к Васе, все еще пылая боевой яростью. – Вы вчера, кажется, что-то там собирались делать, на стадионе?
– Ну, – неохотно признался Вася. – Да… собирались.
– Я так поняла со слов твоего… старшего товарища, что ничего у вас не вышло?
– Ну…
– И вряд ли выйдет.
– Ну, в общем да, Лена Сергеевна. Упертая тварь. Но может…
– Значит, так, Вася, – холодно сказала Петрищенко. – Самодеятельность закончена. Пускай специалисты работают. Утвержденными методиками. Всем спасибо. Все свободны.
– Зря вы так, Лена Сергеевна. – Вася не впечатлился. – Романюк как раз самый специалист и есть.
– Может, у себя в районе он и специалист. Он что, по Канаде работал?
– Откуда, Лена Сергеевна?
– Тогда разговор закончен. Ладно, Вася, я, собственно, сама виновата. Поддалась на эти ваши авантюры. Так и не выяснили, почему он за нее взялся, за Белкину?
– Непонятно. Может, ему вообще нужна, ну, девушка? Как дракону? Для инициации.
– А Белкина – девушка? – машинально спросила Петрищенко.
– Я тут ни при чем, – быстро сказал Вася.
– Девок вокруг полно. Такая у нас, Вася, демография. И некоторые даже девушки до сих пор. Почему именно Белкина? Что тебе, Катюша?
– Людочка из диспетчерской говорит, в Пассаже батники выбросили, – сказала Катюша, приоткрыв дверь и с удовольствием оглядывая всех блестящими глазами. – Румынские. Я вам не нужна, Елена Сергеевна?
– Нет, – устало сказала Петрищенко.
– На вас брать?
– Нет. И закрой наконец дверь.
– Методики, – презрительно сказал Вася, уже успокоившись. – Если восемь математиков собрать, они вам теорему Ферма в восемь раз быстрее не докажут. Чтобы теорему Ферма доказать, и одного хватит. Только это должен быть сам Ферма, улавливаете? Нет у нас Ферма. И в Москве нет.
– Ладно, Вася. Хватит с меня теорий. Забирай Белкину и иди. Уже из диспетчерской звонили.
Она прикрыла глаза и надавила на них пальцами. Цветной круг, вспыхнувший под веками, был сам по себе похож на глаз – радужка с прожилками и черная дыра посредине. Я большая, сказала она самой себе. Я страшная. Все меня боятся. Лялька меня боится. Вова этот ее отвратительный меня боится. Родители его меня боятся. Маркин меня боится…
Впрочем, Левушку напугать дело нехитрое.
– И скажи этому своему, – велела она сухо, – этнографу-любителю. Пускай зайдет ко мне.
* * *
– Руку, руку не опускай. Держи параллельно земле. То есть палубе.
– Как я могу держать параллельно палубе! – злится Розка. – Она же качается!
Проволочная рамка в ее руке ходит и прыгает. За бортом ходит и прыгает волна. В лицо бьет холодный ветер.
Сухогруз тоже подпрыгивает на своих канатах, они то натягиваются, то провисают…
В желудке разместилась сосущая пустота, отчего одновременно тошнит и хочется есть. Розка кажется себе полной идиоткой. А вдруг это ее просто разыгрывают – таким особо изощренным образом?
– Давай-давай… Подумаешь, качка! В открытом море, вот это да, качка! Руку-то расслабь! Не в локте, дуреха! В кисти расслабь, в пальцах! Как же она у тебя будет вертеться.
У Розки и правда от напряжения свело пальцы.
– Дай сюда!
Рамку Вася держит как-то по-особому, расслабленно, – наверное, опытный бандит так держит нож…
И рамка в его руках тут же начинает шевелиться.
Сопровождающий их сэконд, очень молодой и беспокойный, грызет на ходу ногти.
– Что там у вас? – Вася поглядел строго, и Розке даже показалось, поправил на переносице несуществующие очки.
– Там? Ничего. – Сэконд смотрит в сторону, потом моргает и повторяет: – Ничего… Ну смотрели же…
Вася пожимает плечами. У грузового люка рамка вертится медленнее, потом замирает совсем.
– Не в трюме, – озадаченно говорит Вася.
– Ваша служба… – Сэконд раздраженно топчется на месте. – Мракобесие какое-то.
– Наша служба… – рассеянно бормочет Вася сквозь зубы, – и опасна и трудна… и на первый взгляд как будто не видна… есессно… Ничего не понимаю…
– Ничего нет, – очень равнодушно заметил сэконд.
Врет, решила Розка. Рамка в руках у Васи шевелилась, как нос гончей собаки. Верхнее чутье, нижнее чутье.
– Вот эту штуку отвинтите.
– Это вообще ничего. – Сэконд пожал плечами. – Крепление просто. И вообще… тут механик нужен. А я не…
И он встал, прислонившись к фальшборту и гордо скрестив на груди руки.
– А я – да… – сказал Вася, отложил рамку и присел на корточки.
Раздался противный тягучий скрип. Розка пытается заглянуть ему через плечо, но плечи у Васи широкие. Ничего у нее не выходит.
Какое-то время Вася молчал, глядя перед собой. Потом сказал:
– Верно, ничего нет… Сам завинтишь или как?
– Сам завинчу. – Сэконд моргнул и вытер потную верхнюю губу.
– Пошли, Розка, – говорит Вася, – дай ему на подпись акт и пошли.
– А там чего было? – спрашивает Розка, когда они спускаются по трапу.
– Ничего, – говорит Вася, – померещилось. Бывает. Посторонний сигнал, сопровождающий фонит.
Он остановился и прикурил, заслоняясь ладонями от ветра, потом повернулся к Розке:
– Ты, Розалия, сейчас наблюдала наведенные помехи. Потому как, если человек волнуется или там думает все время о чем-то, он, как я сказал, фонит… Знаешь, как карманники вычисляют, у кого особо крупная сумма денег при себе?
– А у него что там, деньги были? – интересуется Розка.
– Нет, так, контрабанда по мелочам… коньяк, чулки и презервативы… Ну, это не наша забота, пускай у ОБХСС голова болит.
– Вася, разве коньяк туда влезет?
– Ну, – бормочет Вася, – маленькая такая бутылочка. Очень маленькая. Ты, Розалия, «Архипелаг» читала? Ну «ГУЛАГ». Нет? И правильно, что нет. Ох, с огнем ведь играют, дураки!
* * *
Кабинет показался неожиданно пустым. Во всей конторе пусто – не на кого злиться, некого винить. Даже Лещинский не звонил больше.
