Розка стояла с растерянным видом, переводя взгляд с Васи на Петрищенко и явно не понимая, что происходит.
– А у нас чего? – наконец спросила она.
– Комиссия, – неопределенно сказал Вася. – Я ж тебе сказал, без меня никуда. Я тебе сказал? Ты что тут вообще делаешь?
– Я книжку взять. Я ее вчера забыла. В столе.
– Неужели Леви-Стросса? – удивился Вася.
– Нет, «Анжелику». «Анжелику в Новом Свете». Леви-Стросса я еще раньше забыла.
– Что? – Вася насторожился. – Почему в Новом Свете?
– Ну… она эмигрировала.
– Как, – удивился Вася, – и она тоже? Из благословенной Франции?
– Там гугенотов притесняли, – сказала Розка, почерпнувшая из «Анжелики» много нового и интересного. – А она… Ну и ее муж, он пират был, он тоже…
– Тоже эмигрировал? Ясно. И как они там, в Канаде? Начали новую жизнь?
– Да, они даже форт построили, и там все поселились. И пираты поселились, и Анжелика. Но им все время индейцы мешали. И французы. И высшие силы. Духи природы на них ополчились, вот что. Потому что они были белые, а саграморы… и сиу…
– Господи, – сказал Вася, – вот оно что. А я-то голову ломал! – Он невесело расхохотался. – Какая-то паршивая, пошлая книжонка! Нет, вы подумайте, Лена Сергеевна, даже не Фенимор Купер!
– Я что-то не поняла, – сказала Розка, подозрительно его разглядывая. – Ты, Вася, о чем?
– Ни о чем. Иди, Розалия. Иди отсюда. Забирай свою «Анжелику» и иди.
– Она вовсе не пошлая, – защищалась Розка. – Там много исторических сведений. Даже про индейские племена есть, и как они казнят своих пленников. И про духов леса. И…
Она обиженно фыркнула, когда Вася взял ее за плечи, повернул и выставил из комнаты.
– Вот оно в чем дело, Лена Сергеевна! А я все гадаю, чего он к ней прицепился? Надо же, у нее, оказывается, воображение есть, а с виду и не скажешь. Читать вообще вредно. Ладно, это уже не важно. Теперь уже все без нас…
– Басаргин, – сказал бледный незнакомый человек, заглянув в лаборантскую, – зайдите в кабинет.
Вася обернулся на Петрищенко, но та равнодушно кивнула. Мыслями она была уже далеко.
– Вася, не знаешь, случайно, – остановила она его, когда он, виновато взглянув в ее сторону, пошел к двери, – а Стефан Михайлович сейчас где?
* * *
Человек сидел за столом Петрищенко, это было неприятно и непривычно. На столе перед ним были разложены бумаги, и он время от времени делал пометки в блокнот. Правильный такой человек, как по заказу. И вовсе не в замшевом пиджаке. Жаль, подумал Вася, с теми, кто в замшевых пиджаках, по крайней мере, можно найти общий язык.
Он еще немножко постоял для вежливости и сел, не дождавшись приглашения.
– Какой у вас опыт работы?
– Два с половиной года, – сказал Вася. – По распределению. До этого производственная практика на Севере.
– Почему так поздно подняли тревогу?
– Как это – поздно? – удивился Вася. – У нас все четко. Идентифицировали, локализовали очаг поражения. Стадион закрыли, точки все поблизости закрыли.
– Почему не вернули объект в естественную среду?
– Он не очень-то хочет возвращаться, – сказал Вася. – Упирается.
– Это не смешно, – сказал его собеседник.
– Я не смеюсь. Понимаете, мы обычно имеем дело с формами, которым тут неуютно. Здесь сильная конкуренция и чужая среда. Но некоторые пытаются приспособиться. Этот приспособился.
– В общих чертах понятно. Какого вы мнения о вашем непосредственном начальнике, кстати?
И почему это, интересно, подумал Вася, «кстати» обычно говорят, когда заводят разговор о чем-то совершенно не относящемся к делу.
– Лена Сергеевна? Ну, душевная женщина. Хорошая. Болеет за свое дело.
– У меня другие сведения, – сказал человек, у которого не было замшевого пиджака. – Она нечетко работает. Нерешительна. И попадает под влияние чуждых элементов.
– Если вы про Стефана Михайловича, то это по моей рекомендации. И Лещинский разрешил.
– С ним мы потом поговорим на эту тему. Устроили тут, понимаешь, самодеятельность. В общем, Василий Трофимович, – человек поднялся, – есть утвержденные методики, по ним и действуем. Есть бригада специалистов, серьезные люди. Если хотите помочь, присоединяйтесь.
Вася подумал.
– А… Лена Сергеевна?
– Я бы сугубо неофициально вам рекомендовал ориентироваться на нас. А не на нее. Тогда все получится. Ясно?
– Ясно. Куда уж яснее.
– Я вам добра хочу, – сказал москвич. – Неужели трудно понять? Чтобы хотя бы кто-то из вашего подразделения принял участие в уничтожении объекта. Кстати, эта ваша тоже просилась. Каганец. Я отказал.
Вася подумал, что москвич гораздо симпатичнее, чем кажется на первый взгляд.
– Есть, товарищ полковник, – сказал он. – Я готов.
– Пока только майор, – усмехнулся москвич.
* * *
– Что здесь происходит? – Женщина с сумками остановилась и удивленно поглядела по сторонам. – Киносъемка?
– Киносъемка, – сказал Вася. – Про Виннету снимают. Вождя апачей.
Все кругом что-то делали, деловито перемещались, два солдатика пронесли мимо тяжелый контейнер. Вася чувствовал себя не у дел. Его никто ни о чем не просил.
– А Гойко Митич? Приедет?
– Сначала массовку отснимем…
– А почему оцепление?
– Чтобы не мешали.
Усиленные мегафоном голоса мешались с топотом сапог; солдаты, высыпаясь из грузовиков, разбегались по периметру. Это хорошо, подумал Вася, эта тварь шума не любит. Кто-то поджег пропитанную горючим паклю, пламя зашипело и скользнуло дальше, образуя пылающую пентаграмму.
– Взвейтесь кострами, – пробормотал Вася, – синие ночи. Мы пионеры, дети апачей…
Москвича Вася оглядел с некоторым даже восхищением, а солдатик на воротах и вовсе приоткрыл рот в тихом восторге.
Москвич был гол до пояса, в одних штанах с бахромой по швам, лицо у москвича было вымазано красной и белой краской, а на голове – убор из орлиных перьев. На груди распластался татуированный орел.
– Классная штука, – уважительно сказал Вася, показывая на убор.
– Еще бы, – сказал товарищ майор, потряхивая перьями, – это орлан-белохвост. Их, считайте, вообще не осталось. В Красной книге вид. В международной.
– Не жалко? – спросил Вася.
– Я эту штуку в музее брал, – обиделся москвич, – ей лет сто, не меньше.
– А вы вообще где работаете?
– В Институте США и Канады.
