Она понеслась домой принять душ и переодеться. Однако в ее гардеробе не нашлось ничего соответствующего настроению, и тогда Фабьен открыла шкаф в одной из незанятых комнат, где бабушка в нарушение обычной кураторской практики хранила несколько вечерних нарядов от «Стелла Дизайн», с которыми не в силах была расстаться. Вот замечательное зеленое платье – для «Момофуку», правда, слишком замечательное; в нем Эстелла впервые получала премию American Fashion Critics’ Awards, и Фабьен решила, что ей не помешает немного дерзости, возможно, еще сохранившейся в складках платья.
Фабьен нырнула в платье, радуясь, что у них с бабушкой один размер. Затем поправила макияж и вышла в ночь.
«Момофуку» располагался неподалеку от Грамерси-парка, так что Фабьен пошла пешком, по мере приближения ко Второй авеню с каждым шагом все сильнее волнуясь. Она толкнула дверь бара; Уилл уже сидел за столом, едва заметно хмурясь, и Фабьен понадеялась, это не из-за того, что он намерен сказать что-то для нее обидное.
– Привет. – Она подвинула стул и села.
– Привет. – Он огляделся в поисках меню. В ресторане царил полумрак, и было невозможно видеть, хмурится Уилл или уже нет, однако он совершенно точно не улыбался.
Самое лучшее – броситься с места в карьер, подумала Фабьен. Пока не растеряла всю храбрость.
– Прости меня, – выпалила она. – Прости, что была так занята. Однако я должна была работать и к тому же разобраться в себе. И поняла, что нужно создавать коллекцию для себя, а не для средств массовой информации, не для скептиков и не ради сохранения наследия «Стеллы Дизайн». Не представляю, что ты чувствуешь сейчас, после ухода Мелиссы, после Парижа, после того как я ударилась в работу, но я все равно это скажу, потому что если промолчу, то буду сожалеть всю оставшуюся жизнь. И так слишком много людей всю жизнь провели в сожалениях. Всю, порой недолгую, жизнь.
Она сделала глубокий вдох. Уилл не сводил с нее глаз, однако на его невозмутимом лице не дрогнул ни один мускул.
– Я люблю тебя, Уилл. Я хочу быть с тобой. Я хочу тебя.
Подошел официант и, широко улыбаясь, спросил, готовы ли они сделать заказ.
– Мы передумали, – неожиданно заявил Уилл и встал с места.
Фабьен тоже встала, хотя ее колени подгибались. Точнее, все ее тело жаждало остаться в кресле и заказать теплое саке, только бы не выходить на улицу с Уиллом, где он пожмет ей руку или, хуже того, вежливо поцелует в щеку, поблагодарит за излишние сантименты и признается, что аналогичных чувств не испытывает. Они покинули бар и прошли несколько шагов по тротуару. Уилл обернулся, и Фабьен ощутила, как напряглась его челюсть.
Вот и все. Стисни зубы, кивни и скажи, что все понимаешь. Только не плачь. Хотя бы пока он не скроется из виду.
Однако вместо того Уилл протянул руку:
– Твой дом ближе.
– Что ты имеешь в виду? – замотала головой Фабьен.
Он развернул ее к себе и шепнул на ухо:
– Я люблю тебя, Фабьен. И я тоже хочу тебя. Очень хочу.
Пламя желания охватило ее всю без остатка. И тогда Фабьен поняла.
* * *
Позже, в постели дома в Грамерси-парке, Уилл нежно целовал ее, и Фабьен улыбалась, глядя на него снизу вверх.
– Нет слов, чтобы описать, как хорошо мне было.
– У меня тоже нет слов. – Он скатился с нее, снова поцеловал и сграбастал в охапку, а затем положил ее голову к себе на грудь и принялся гладить волосы.
– Не думала я, что вечер закончится именно так, – созналась Фабьен.
– Почему? Ты сожалеешь…
– Нет! – воскликнула она, не дав ему договорить. – Никаких сожалений. Более того, – добавила она с озорной улыбкой, – я не прочь повторить.
Уилл рассмеялся:
– Думаю, мы это организуем. А что ты ожидала от сегодняшнего вечера? Наверное, хотела и вправду поужинать? Прости, если оставил голодной.
Теперь рассмеялась она:
– Я сегодня насытилась лучше любого ужина. Нет, просто я не знала, как ты сейчас себя чувствуешь. А сегодня увидела каталог Тиффани…
Уилл перегнулся через край кровати, пошарил по полу, отыскал брюки и достал из кармана коробочку. Футляр от Тиффани.
– Это для тебя.
Она потянула за ленточку. В футляре лежал кулон «Фабьен». Окаменелость на фоне молочной белизны камня, казалось, хотела внушить, что красота есть везде, даже в предметах давно мертвых, и что чудо и восхищение будут жить вечно.
– Такой потрясающей вещи я никогда не видела!
Уилл достал кулон из футляра, и Фабьен приподняла волосы, чтобы дать ему возможность застегнуть украшение на шее. Затем она повернулась к нему лицом. Уилл улыбнулся:
– Меня отвлекает твоя нагота. Вот уж о чем не думал, так о том, как это будет смотреться на тебе без одежды.
– Если на то пошло, я могу одеться в любой момент, – поддразнила его Фабьен.
Он удержал ее руку:
– Ты и без нее само совершенство.
* * *
Когда Фабьен вернулась в спальню с приготовленным на ужин омлетом, Уилл рассматривал бабушкину коробку, которая так и стояла открытой на прикроватном столике, рядом со стопкой уже прочитанных документов.
– Что это такое? – спросил Уилл, поправляя подушки.
– Ключ к тайнам из прошлого. – Фабьен посвятила его в то, что уже успела узнать о бабушке. – Кажется, здесь еще одно письмо. Я сомневалась, хочу ли его прочесть, однако теперь, думаю, время пришло. Ты не возражаешь?
– Нет. Давай посмотрим.
Фабьен сунула руку в коробку, извлекла последний листок бумаги – письмо, написанное изящным почерком бабушки, – и начала читать вслух.
Моя милая Фабьен!
Я специально положила это письмо на дно коробки. Если ты не отважилась прочесть другие документы, значит, тебе не хватит силы духа познакомиться и с этим. Однако я думаю, ты справилась, хотя, как я знаю, часто сомневаешься в себе.
Теперь тебе известно, что твой отец Ксандер – мой племянник, а не сын и что у меня была сестра-близнец Лена Тоу, о существовании которой я не догадывалась до 1940 года. В письме от моей матери сказано, как это случилось.
Сложнее объяснить, кем был Алекс, отец Ксандера. Я познакомилась с ним в Париже, в театре Пале-Рояль, и, хотя тогда не отдавала себе отчета в этом, полюбила его. Как и он меня. Однако обстоятельства нас разлучили. Когда два месяца спустя Алекс встретил в Нью-Йорке Лену, он принял ее за меня. Они провели вместе одну ночь, и в результате на свет появился Ксандер.
Лишь через много месяцев я узнала Алекса по-настоящему. Он самый отважный и самый замечательный мужчина из всех, кого я встречала. Я любила его так, как, наверное, любить невозможно: безоглядно и неукротимо. Ничто в мире не могло сравниться с нашей любовью.
