– Ты все такая же колючая?
Эстелла почувствовала, как Лена уставилась на них обоих.
Наверное, Алекс тоже это ощутил, потому что торопливо начал объяснять:
– Да, я был во Франции по поручению правительства. И это не то, что можно всем рассказывать, однако поскольку половина тебе уже известна, то, возможно, лучше, если ты узнаешь подлинную историю, чем будешь делать свои собственные поспешные выводы. Месье Омон сотрудничал с военным министерством Англии. А я… способствовал передаче документов.
Его манера говорить, жесткая и отстраненная, могла бы разозлить ее еще больше; однако Эстелла помнила, что Алекс считал очень важными результаты своей работы, что он отправился вместе с ней на поиски месье Омона и обещал позаботиться о его теле. И его реакция отличалась от реакции Эстеллы, до того ни разу не видевшей убитых, – напротив, Алекс вел себя как человек, который видел их неоднократно.
– Что это были за карты? – спросила она.
Алекс ответил не сразу, и Эстелла решила, что он откажется говорить на эту тему, однако он сдался:
– Карты офлага IV–C, иначе называемого замком Кольдиц. Лагерь в Германии, где содержатся военнопленные офицеры из союзнических армий.
Между ними повисло долгое молчание. Музыка сменилась на более медленную, однако Эстелла этого даже не заметила. Ее тело двигалось неосознанно, следуя за ритмом.
– Ты помогал военнопленным… Помогал им… бежать?
– Никому не хочется оставаться в лапах у немцев и ждать, пока закончится эта проклятая война.
– Да. – Больше нечего сказать. Алекс явно не подтвердил ее предположений, но и не отрицал их. Однако теперь Эстелле стало намного труднее ненавидеть его, ведь он выполняет опасную работу, помогая ее стране.
– Я адвокат. Работаю на международные компании, такие как «Чейз Нэшнл Банк», и поэтому постоянно курсирую между США и Лондоном.
– И Францией.
– Иногда.
– Ты англичанин? – Эстелла до сих пор не смогла распознать его акцент.
– Долгая история, – ответил он. И тут же ненавязчиво сменил тему: – Тебе известно, как случилось, что твоя мать владеет особняком в Париже? Потому что он копия…
Эстелла перебила его, не дав договорить. Каждая клетка ее тела кровоточит, однако почему-то Алекс считает себя вправе опять взяться за свое сомнительное занятие!
– Неужто длиннее, чем другая история? О том, как случилось, что моя копия сидит со мной рядом? И тебе вроде бы не терпится эту историю рассказать?
– А если она больше чем твоя копия?
Эстелла поймала взгляд Алекса, прежде чем успела отвернуться. И все, что она увидела в нем: тревогу, опасение за кого-то – наверняка не за нее, а за Лену, – почти умерило ее гнев. Почему Алекс и Лена пытаются подогнать под свои домыслы скудные факты? Если Алекс сказал правду – «она больше чем твоя копия», – то, значит, он намекает на родство Эстеллы с Леной. И что же тогда получается – мама ей чужая? Эстелла больше всего на свете хотела, чтобы это было неправдой. И она не станет помогать Алексу и Лене разматывать клубок лжи, которой ее и Лену кормили с детства, ведь тогда Эстелла останется ни с чем, обнаженная и без прошлого.
И тогда она представила, что по-прежнему сидит в швейной мастерской за рабочим столом, а мама с улыбкой протягивает ей руку и говорит: «Все идет как надо, ma cherie
[42]. Есть только ты и я, и больше ничего не нужно».
Глава 11
На следующее утро у консьержки «Барбизона» Эстеллу ждала записка от Лены. Она выражала надежду, что Эстелла зайдет к ней домой в половине десятого. Лена устроит ей встречу с Элизабет Хоус. Эстелла показала записку Джейни.
– А это уже не так плохо, – заявила подруга. – Лена выглядит так, будто знакома с нужными людьми. Ты вчера что-нибудь выведала?
– Да. То, что мы с Леной похожи – всего лишь невероятное совпадение. – Эстелла схватила ножницы и принялась старательно высматривать в своем шитье нитки, которые следовало обрезать. К сожалению, ни одной не попалось.
Джейни приподняла бровь:
– Ну тогда я любовница президента. Ты шутишь? Вы не можете не быть родственницами.
– Если и да, что из того?
– А тебе не любопытно? Я бы на твоем месте…
– Много будешь знать – скоро состаришься. – Она наконец посмотрела Джейни в глаза.
– Какое счастье, что тебе это не грозит, – ухмыльнулась Джейни и, накинув халат, отправилась в ванную.
Конечно, Эстелла проявила бы большее любопытство, не будь ее мама каким-то образом вовлечена в историю. Однако, как это ни прискорбно сознавать, Джейни права: Лена выглядит так, будто знакома с людьми из высшего общества. Что чрезвычайно полезно, если у Эстеллы серьезные намерения насчет компании «Стелла Дизайн».
Так что она привела в порядок волосы, спустилась в метро и направилась в Грамерси-парк по указанному в записке адресу, лишь теперь сообразив, что вечеринка, приглашения на которую украла Джейни, проходила в доме Лены. Несмотря на сумасшедшего дядю-убийцу, Лена неплохо устроилась в жизни, раз может себе позволить особняк в Грамерси-парке.
Эстелла вышла из метро навстречу искрящемуся зимнему дню и улыбнулась солнцу. Она познакомится с Элизабет Хоус, примет от нее любую помощь, которую та предложит, и будет лихорадочно работать над коллекцией, чтобы весной 1941 года устроить показ. У нее есть план, который придает силы, совершенно конкретный план, не имеющий ничего общего с неопределенностью, которую внес в жизнь вчерашний вечер.
Однако когда она повернула к Грамерси-парку, улыбка на лице угасла и сменилась приступом тошноты. Словно кто-то ухватил ее за горло холодными пальцами.
Эстелла стояла у дома, который в ночь вечеринки не смогла как следует разглядеть в темноте. Зато сейчас все было видно отлично. И фраза Алекса, которую она не дала ему договорить, всплыла в голове: «Тебе известно, как случилось, что твоя мать владеет особняком в Париже? Потому что он копия…» Теперь она поняла, что он хотел сказать. Потому что он копия дома Лены.
Так же, как у Эстеллы есть двойник в образе Лены, hôtel particulier, заброшенный особняк на рю де Севинье в квартале Марэ имеет своего двойника на Манхэттене, и Эстелла стоит прямо перед ним. Дом Лены – точная копия дома, где она побывала вместе с Алексом в перевернувший ее жизнь вечер.
Она уставилась на массивные арочные ворота. При дневном свете дом выглядел настолько необычным для Нью-Йорка, что Эстелле казалось, она пьяна или грезит. За воротами находился дворик, куда можно было попасть через резную деревянную дверь – в прошлый раз наверняка открытую, – а с боковых сторон они имели chasse-roues, то есть сторожевые камни, которые в свое время защищали стены от повреждений, когда конные повозки проезжали слишком близко и колеса цеплялись за них. Красный кирпич с отделкой белым камнем, серо-голубая сланцевая крыша, сад с чисто выметенными гравийными дорожками, аромат мяты в воздухе, символизирующие четыре времени года скульптуры на фасаде особняка – вот скрюченная и упавшая духом Зима, а вот Лето, на сей раз с головой и свирепо вытаращенными глазами…
