Эстелла ничего не ответила, только перевернула медальон лицом к груди Алекса, снова коснувшись кожи.
– Рада, что у тебя есть вещь, которая хранит тебя.
Некоторое время они молчали. Алекс очень устал – это всегда служило признаком того, что голова скоро придет в норму. Он чувствовал, как уплывает в сон, и перед самой отключкой в мозгу промелькнула мысль: если он умрет прямо сейчас, то умрет как никогда счастливым, потому что рядом лежит такая удивительная женщина, как Эстелла.
Глава 23
Это была долгая ночь, перемежаемая кошмарами Алекса, кошмарами, которые многое поведали Эстелле – за все, что Алекс сделал, и за все, что случилось с ним в прошлом, он расплачивается каждый день. На самом деле он чуткий и слишком впечатлительный и, возможно, именно потому внешне кажется легкомысленным. Какой мужчина! Как внимательно и заботливо он относился к Лене! А еще хотел подарить ей сестру, пытаясь доказать, что любовь существует.
Такое сочувствие к сломленной женщине! Алекс стал в глазах Эстеллы достойным гораздо большего восхищения, чем она до сих пор ему уделяла. И каждый раз, когда он что-то бормотал во сне, она на цыпочках подходила к роялю и тихонько наигрывала мелодию в надежде, что музыка его убаюкает. Чаще всего срабатывало.
Около полуночи Эстелла сидела за роялем с маминой коробкой на коленях, подперев лоб ладонью, и смахивала слезы – за Лену, за маму и за Алекса тоже. И тут он позвал ее:
– Эстелла?
– Я здесь! – Она снова перебралась на постель и легла рядом. Глаза Алекса были открыты. Эстелла всмотрелась в его лицо.
– Тебе опять что-то снилось. – В ее руках зашуршали бумаги.
– Дурная привычка, – с грустью отозвался он. – Что это у тебя?
Эстелла рассказала о найденной коробке – не упомянув только разорванную на части фотографию – и протянула Алексу рукописную страницу, которую они с Леной не успели просмотреть.
– Из мемуаров Эвелин Несбит. Но не из того экземпляра, который мне дала Лена. Это очень личное – хотя и вся книга очень личная, – однако рукописная страница не содержит ничего непристойного; здесь просто рассказано об Эвелин, Джоне и их любви. Даже упоминается рю де Севинье как уютное гнездышко. И… – Эстелла запнулась, неуверенная, что не додумала сама чего-нибудь лишнего.
– Продолжай, – подбодрил ее Алекс.
– Здесь упоминается подарок от Джона, который Эвелин не сберегла. Подарок, с которым ей пришлось расстаться, и это событие разбило ее сердце.
– Твоя мама.
– Думаю, да. Вот почему страница отсутствует в версии для публикации. Садизм и убийство – менее сенсационная тема, чем избавление от внебрачного ребенка.
– Когда были опубликованы мемуары?
– Не знаю. На рукописной странице указан тысяча девятьсот шестнадцатый год.
– За год до твоего рождения, – медленно проговорил Алекс. – Неужели совпадение? Или написание мемуаров как-то касается тебя и Лены?
– Попробуй теперь разберись, – нахмурилась Эстелла.
Алекс потер лицо ладонью, словно от усталости.
Она села на кровати.
– Прости, не дала тебе поспать.
– Останься, – попросил Алекс. – Я просто размышляю. – Он замолчал, словно прокручивая что-то в голове. – Лена говорила, Гарри построил особняк в Грамерси-парке в тысяча девятьсот семнадцатом году. В год твоего рождения. То есть, возможно, перед тем он увидел дом в Париже. Полагаешь, он узнал о его существовании из мемуаров Эвелин?
– Не может быть, ведь той страницы нет в печатном издании! И там сказано, что ни Эвелин, ни Джон не пользовались домом после тысяча девятьсот второго года. Года рождения мамы. Особняк много лет пустует. – Эстелла прикрыла глаза. Упоминание Гарри заставило вспомнить рассказы Лены о его выходках, и ее затрясло. – Монстр. Почему мир сдается под напором монстров? Гарри Тоу, Гитлер… – Под ее закрытыми веками пронеслись картины: голодающая Ютт, пустая мамина квартира, полиция, выгоняющая евреев из квартала Марэ.
Она открыла глаза и без перехода попросила:
– Расскажи мне что-нибудь забавное. Ведь не может быть, чтобы ты не видел или не делал сам что-нибудь такое… что тебя развеселило?
Алекс ответил не сразу, и Эстелла забеспокоилась, что он неправильно ее понял, решил, она несерьезно восприняла события последних дней. Наоборот, Эстелла не могла в полной мере осмыслить происходящее без своего рода противовеса. Ведь существуют и другие эмоции, кроме горя и ярости.
– Что-нибудь забавное… – протянул Алекс. – Ну вот, например, такое: один сбежавший из лагеря британский солдат написал в своем рапорте о двух заключенных. Первый находился в лагере уже больше года, и у него на стене висела фотография жены. Второй прибыл поздно вечером и занял место на нижних нарах. И первое, что он сделал – прямо в темноте, – так это тоже повесил фото жены. Проснувшись утром, они обнаружили, что снимки-то одинаковые. Оба были женаты на одной и той же женщине! Должно быть, она устала ждать, когда вернется домой первый муж, и вышла за другого. Представь, каковы были шансы, что они попадут в один лагерь, да еще и на соседние нары? Получается, в игре под названием «жизнь» лучшие карты оказались в руках слепого случая!
– Вовсе не смешно, – покачала головой Эстелла. – Боже, да это ужасно! Ждешь кульминации анекдота, а он оканчивается пошлой шуткой. – Она скривилась. – Ты спрашивал, каковы шансы? А каковы были у меня шансы столкнуться на Манхэттене с тобой и с Леной?
– А вот это один из лучших подарков судьбы, – загадочно произнес Алекс. Эстелла не поняла, присутствует ли тут сарказм.
Алекс чуть повернулся на бок, чтобы видеть ее и в то же время не потревожить голову. Эстелла заметила, как он глубоко дышит, пережидая, пока комната прекратит вращение.
– Как твоя голова? – спросила она.
– Идет на поправку.
– Ладно, поскольку твоя забавная история не очень-то подняла мне настроение, может, расскажешь, что тебя радует в твоей работе?
– Всякий раз, когда летчик заходит в посольство в Испании, всякий раз, когда мы получаем информацию из лагеря о ближайшем аэродроме, других потенциальных целях для бомбардировок или разных проявлениях активности со стороны нацистов, всякий раз, когда узник сбегает из лагеря, пусть даже на один день, мне становится так хорошо… Победа – это не одно решающее сражение. Она состоит из миллиона маленьких побед, которых никто и не замечает. Однако каждый солдат, которого мы вытаскиваем из лагеря, или летчик, избежавший плена после того, как сбили его самолет, – это боец, который возвратится в строй. Каждая минута, которую немцы тратят, обыскивая заключенных на предмет вынутого при копке тоннеля грунта или полезных для побега инструментов, на перечитывание писем в поисках шифра, – это минута, отвлекающая их от основных военных действий. Каждая крупица полученной от военнопленных информации – о стратегических железнодорожных узлах, о военных заводах, – очередная цель для бомбардировщиков, которую они поразят с высокой точностью.
