А я вот-вот расплачусь. Сердце мечется в груди, как шарик для пинг-понга, но я говорю:
– Долгой и счастливой брачной жизни вам обоим.
Девушка низко кланяется, ожидая благословения, и я, Лавли, чувствую себя какой-то богиней, какой-то святой, верящей, что, если любишь, отпусти.
Во время ужина, одним глазом поглядывая на бирьяни, а другим на китайскую курицу с чили, я не знаю, смеяться мне или плакать. Посмотрите на меня, ожидающую пира на свадьбе моего мужа! С тарелкой и салфеткой, ням-ням, я оглядываю зал, убранный пластиковыми цветами, с фонтанчиком в углу. Как это странно.
Моя любовь к Азаду, говорю я себе, существует в каком-то ином мире, где нет общества, нет бога. В этой жизни мы никак не можем попасть в тот мир, но я знаю, что он есть. И там пишется история нашей любви.
Поздно вечером, когда я иду по улице, все лавки уже заперты, кроме мастерской сварщика, где работает человек в маске. От аппарата летят яркие искры, падая на дорогу. Это похоже на Дивали
[33] – праздник огней.
* * *
Мистер Дебнат сказал мне подготовить демонстрационный ролик для кинопродюсеров, чтобы я начинала понемножку что-то делать сама. В конторе, где производят деморолики, за столом в приемной сидит человек с открытым ртом и ковыряется в нем зубочисткой. Это самое дешевое заведение, какое мне удалось найти, и ролик придется делать именно здесь – тут без вариантов.
– Уровень какой? – угрюмо спрашивает приемщик заказов.
– Что?
– Какого уровня ролик желаете? Базовый уровень – шестьсот рупий, вариант получше – тысячу рупий, пакет делюкс – две с половиной тысячи.
Услышав цены, я глотаю воздух. Потом выбираю базовый уровень. Заполняя бланк на планшете, он спрашивает:
– Имя?
– Лавли, – отвечаю я.
На это он фыркает, как лошадь.
И рядом с моим именем пишет – «В».
– А отчего вы меня так определяете? – спрашиваю я. – Вы же еще даже не видели моего выступления.
– Успокойтесь, мадам, – стонет он. – Зачем вы подглядываете, что я пишу? Профжаргон, ничего личного.
Он мне не говорит, что это значит, но я выясню позже, сама. Класс «В». Актер, у которого нет ни симпатичного личика, ни светлой кожи для ролей класса «А». Он будет играть только слугу, водителя рикши, вора. Публика хочет видеть, как герой бьет артистов класса «В» по морде, отправляет в нокаут и вообще побеждает.
Я иду в какую-то комнату и стою там, нервничая, перед камерой – не воображаемой, а реальной. Она установлена на треноге, и на ней мелькает красный огонек. За камерой стоит человек с сонными глазами, и, хотя он мне не нравится и я ему не нравлюсь, я себя чувствую настоящей актрисой. Гляжу в объектив и знаю: через эту оптику я когда-нибудь приду к тысяче людей, к миллиону. И что с того, если здесь только один ворчливый человек – сразу и приемщик, и клерк, и оператор? Может, это бутик-компания, вроде так их называют.
Он мне говорит, что сделает пятнадцатиминутный ролик с разными персонажами и разным внешним видом. Напоминает, что за шестьсот рупий больше не получишь.
– А вот если вы возьмете пакет делюкс…
– Не нужно! – отвечаю я. – Базовый меня вполне устроит.
Я подвязываю волосы и делаю упражнения для голоса. В пустой комнате он звучит гулко.
Приемщик говорит:
– Можете изобразить разозленную домохозяйку?
А потом:
– Вот сейчас вы ждете автобуса, а он все не приходит. Смена выражений лица, понимаете?
Потом:
– Вы – безутешно рыдающий младенец.
А я в ответ:
– Младенец?
Но, наверное, это такой тест на актрису. Нужно уметь войти в образ без колебаний.
И вот я лежу на грязном матрасе, брошенном на пол. Червячок ползет по его краю, ищет, куда спрятаться. Я лежу на спине, задрав ноги и руки, скорее как подыхающий таракан, а не младенец. И кричу: «Уа, уа!»
И все это время у меня чувство, будто этот человек тайно меня снимает для какого-нибудь нехорошего сайта. Как так получилось, что у него полная власть над камерой? От этого у меня какое-то тяжелое чувство.
Когда он берет с меня шестьсот рупий и еще сорок – «налог»! – и отдает диск, у меня чувство, что меня надули.
* * *
Когда я возвращаюсь домой, у моей двери стоит какой-то мужчина. Он в костюме, в хороших туфлях, и все на него оглядываются, потому что одежда у него уж слишком чистая. На пальцах у него камни – зеленый, красный, синий, и еще несколько медных колец.
– Вас зовут Лавли? – спрашивает он, когда я вынимаю ключ из сумочки.
– А вам что за дело?
У мужчин всегда одно на уме.
– Дживан говорила… – он делает глотательное движение, как нервничающая рыба, – Дживан говорила, что вы готовы прийти в суд, ее мать к вам приходила…
– Кто вы такой, мистер? – спрашиваю я.
И он на это говорит:
– Я адвокат Дживан. Мне нужно подтвердить, что вы придете в суд.
Он протягивает мне бланк.
– Я не умею читать по-английски, – говорю я ему.
– Но она же вас учила? – спрашивает он.
– Учила, – вздыхаю я. – Как она там? Ее хорошо кормят?
Но этот человек предпочитает не отвечать на вопросы, а задавать их. Он говорит:
– Можем мы посидеть и поговорить? Я помогу вам заполнить эту форму. Давайте вон в той чайной?
· Физрук ·
Через два месяца после того, как Бимала Пал без лишнего шума и церемоний стала новым лидером партии Джана Кальян, она дает Физруку задание, которое, если быть честным, его несколько озадачивает.
Воздух по-зимнему холоден. Принадлежащий партии джип отвозит Физрука за восемьдесят километров в деревню под названием Чалнай. По хайвею едут фуры, везущие сезонные овощи – цветную капусту, картошку – и гудящие музыкальными клаксонами. Пешеходы – треугольники шерстяных шалей на двух ногах, то и дело перебегают дорогу, ничего не боясь.
Вблизи деревни джип замедляет ход, его колеса давят зерна, рассыпанные на дороге жителями. Девочка сидит на корточках, наблюдая, как проезжающие машины работают жерновами. У нее за спиной – от края мощеной дороги до горизонта, где виден лес, – тянутся поля стерни.
Государственная школа в Чалнае – строение без дверей рядом с пыльным полем. Внутри сидят с десяток человек, мужчин и женщин – учителя, как понимает Физрук. Сидят на полу, скрестив ноги. Когда входит Физрук, они молчат. У них такой вид, будто они ждут инструкций: что делать, как себя вести, говорить ли, смеяться ли. Физрук соединяет ладони в приветствии.
