Задача Физрука – внушить учителям, что дети должны каждый день иметь полчаса для физической активности. Их надо выпускать на свежий воздух, чтобы играли в спортивные игры или бегали наперегонки. Если в школе не хватает спортплощадок, ученикам должно быть разрешено прыгать через скакалку. После двадцатиминутной лекции, во время которой Физрук чувствует себя слегка абсурдно, он раздает учителям партийные брошюры с иллюстрациями, где перегруженные знаниями ученики вешаются или прыгают с крыши. Такое бывает, и это серьезная проблема. Но здесь, перед пустыми лицами учителей, кивающих в ответ на все, что он говорит, Физруку кажется, что миссия его какая-то глупая. Тут же, в конце концов, деревня, полно лесов и полей, где дети могут бегать на свободе.
Ночью, дома, он снимает рубашку и майку, покрасневшую от тамошних почв. Когда умывается, то выковыривает из ушей красную пыль.
– Так зачем на самом деле тебя туда посылали? – спрашивает жена.
Физрук задумывается. У него такое чувство, что это была проверка, испытание. И он не знает, прошел он эту проверку или нет.
· Дживан ·
За главным зданием тюрьмы – длинная канава, поросшая зеленью. Над ней изогнутая водопроводная труба с дюжиной кранов. Здесь я каждое утро стою на коленях, отстирывая вещи Американди.
Тем утром я тоже стою на коленях, стираю, бью камиз и шальвары оземь, смотрю, как расходятся круги пены, и вдруг чувствую, что за моей спиной кто-то есть. Это охранница.
– Твой адвокат явился. Бросай это дело и пошли.
Вот так просто? А то я не знаю, что Американди мне устроит, если я брошу ее вещи нестиранными?
Я их быстро полощу и выжимаю, всю свою силу вкладываю в руки, ручьи текут из одежды. Расправляю, хлопая в воздухе, меня окатывает мелким дождиком, я вешаю выстиранное на веревку у себя в камере. Когда я наконец иду в комнату свиданий, у меня на каждом шаге спина так болит, будто там давно надо все петли смазать.
* * *
Никогда не видела, чтобы Гобинд улыбался так широко.
– Лавли появилась, – говорит он, вставая мне навстречу. – Вы правы. Ей сообщили.
– Я знаю, – отвечаю я. – Моя мать ее нашла, а вы не могли.
– Она обещала, что будет свидетелем, – говорит он, будто не слыша. – Это победа!
Через несколько дней в газетах печатают, что Гобинд провел интенсивные поиски, целые дни и ночи разыскивал, но все-таки нашел эту неуловимую хиджру – Лавли.
* * *
Когда я упоминаю Физрука, Пурненду приподнимает брови.
– А что такое? – спрашиваю я. – Вы его знаете?
– Это тот человек, которого видели с Бималой Пал? – спрашивает Пурненду. – Новый член партии Джана Кальян?
– Нет-нет, – говорю я. – Он просто у меня физкультуру преподавал, в школе С. Д. Гхоша.
* * *
Как-то раз после урока, когда у меня от солнца кружилась голова, Физрук сказал подойти к нему. Интересно, что не так? – подумала я. – Подол истрепался, шнурки грязные?
Он сказал сердитым тоном, но так, словно не хотел меня смутить:
– Ты нормально ешь?
Я попыталась улыбнуться, как будто вопрос был глупый.
– Очень жарко, сэр. Поэтому у меня слабость.
Он посмотрел на меня долгим взглядом, и я решила, что буду наказана. Когда учителя меня вызывали, обычно этим и кончалось.
Но Физрук отвел меня в учительскую и дал мне коробку для ланча, достав ее из своей сумки. Там лежало несколько кусков рути, свернутых треугольниками, и овощи.
– Сядь и съешь, – сказал он мне.
Я так и сделала. Все мои внутренности бунтовали, требуя еды, и вопили так, что заглушали смущение. Мать всегда нам готовила, но в этом месяце отцу потребовался укол, который стоил всех денег на продукты. На завтрак мне досталось лишь немного соленого риса.
После того случая Физрук за мной присматривал. Подсовывал мне хлеб с джемом или банан. Я, в свою очередь, занималась у него на уроках с энтузиазмом. Бегала на месте – «Колени выше! Выше!» – и энергично прыгала с баскетбольным мячом. Упражнялась с новыми обручами. Бегала, разрезая локтями воздух и работая бедрами, как насосом. Думала о тех случаях, когда оставалась дома присмотреть за отцом, а вот сейчас все мои конечности блестят от пота.
Физрук, сверкая лысиной, окруженной венчиком приглаженных волос, стоял на жаре урок за уроком, держа возле губ свисток. Он мне улыбался и говорил: «Молодец!»
Однажды спросил, интересно ли мне поехать в крикетный лагерь.
Иногда я думала, не потому ли он уделяет мне внимание, что тоже чувствует себя здесь чужим. Он – отец, а остальные учителя – матери. Когда на утренней линейке директриса говорила духоподъемную речь, а микрофон начинал верещать, дамы оглядывались, ища Физрука взглядами. Такое вот было у него место в школе – чуть в стороне от всех прочих.
* * *
Потом произошли два события.
Первое – я побывала на дне рождения одноклассницы. Мать Прийи привезла нас домой на автобусе и заплатила за мой проезд. Я стояла на неровных деревянных планках, на этот раз в туфлях, высоко подняв руку к поручню – металлической трубе под потолком. Какая-то дама ела шоколадные вафли, у нее на коленях стояла полная сумка этих вафель. Я на них смотрела, а остальные внимания не обращали.
А у Прийи в комнате был письменный стол для работы, и лампа отдельная для этого стола, которую можно загнуть вниз, чтобы светила на книгу, а не в глаза. Я никогда такой лампы не видела. Мне и сейчас ее ужасно хочется.
В кухне Прийя крошила печенье в шоколадный соус – готовила сладкое блюдо, а мать ей за это выговаривала: она нам аппетит испортит перед ужином. Но я это сладкое ела ложками, а потом съела все, что дали за ужином. Никогда не видела таких угощений. Лучи
[34], дал, курица, еще и китайская лапша с тележки на автобусной остановке – на случай если домашняя еда нам не понравится. Когда я уезжала, мать Прийи дала мне с собой ланч-бокс, полный еды, – для отца и матери.
Прийя – миллионерша? Нет, всего лишь средний класс.
И это меня наполняло гордостью. Смотри, мама, вот я со своими подругами из среднего класса. Так я думала. И когда-нибудь я тоже буду в среднем классе.
* * *
Второе событие случилось как-то ночью, когда меня разбудили крики матери. Было темно, я вскочила в панике.
– Смотри, как они меня, эти дикари! – кричала мать, выставив голое предплечье.
Кем бы они ни были, они ее здорово исцарапали.
Я вылезла из кровати, задерживая дыхание, осторожно взяла мать за руку, будто мое прикосновение могло умерить боль. Вокруг стоял небольшой круг потенциальных покупателей, лишившихся завтрака, взволнованных тем, что сейчас случилось.
