Почему-то я уверена, что эта кукла не оскорбится, если ей предложат забраться под стол или на стол. Может, уже предложили? Может, уже забиралась? Я очень надеюсь, что да, что Седов получил желаемое — помощницу, готовую не только работать, но и стресс начальнику снимать — и теперь оставит меня в покое.
Ага! Размечталась! Стоит только зайти к нему в кабинет, как напарываюсь на масленый самодовольный взгляд. Похоже, он ничуть не сомневается в том, что за выходные я все обдумала и решила принять его предложение.
Жаль, что кофе под рукой нет. Я бы с огромным удовольствием снова ему плеснула на одно место, чтобы стереть эту гадкую ухмылку с ненавистной физиономии.
— Как прошли выходные, Женечка? — интересуется ласково с улыбкой на губах, только глаза холодные, как у кобры.
— Для вас — Евгения Андреевна.
— О как, — усмехается Седов, — солидно.
— Да. Именно так.
— Боюсь, Женечка, — выделяет голосом мое имя, — не доросла ты еще до того, чтобы я тебя по имени-отчеству звал. Не доросла.
— Женечка — я только для родных и друзей!
— Так мы же почти родные, — он надо мной издевается.
— Не понимаю, о чем вы.
— Ну как же, нас ждет столько прекрасных рабочих моментов.
— Нас ничего не ждет. Я уволилась.
— Ммм, надолго ли? Как же мать-одиночка будет воспитывать ребенка, лишившись работы? Его же кормить надо, одевать, барахло всякое для игр покупать, в кино водить.
Константин Олегович вызывает у меня стойкое желание действительно забраться на стол, но не для того чтобы в порыве страсти раздвинуть ноги, а чтобы вцепиться ему когтями в лицо, а еще лучше в горло.
— Не переживайте. Свет клином на этой работе не сошелся. Найду новую.
— Разве это мне нужно переживать?
Его снисходительная манера говорить, чуть растягивая слова, настолько бесит, что у меня срывает тормоза:
— Если ты думаешь, что испугал меня службой опеки, то глубоко ошибаешься, — в порыве ярости не замечаю, как перехожу на «ты», — они пришли, все у меня посмотрели и остались довольны!
— Это была просто легкая демонстрация силы.
— Иди ты знаешь куда со своей демонстрацией.
— Забываешься.
— Я больше здесь не работаю. Мне плевать.
— А мне нет, — подается вперед, облокачивается на стол и нагло ловит прядь моих волос, выбившуюся из хвоста. Пропускает ее между пальцев, любуясь. Я отшатываюсь от него, выдергивая свои кудри из его лап. Внутри все сжимается от какого-то иррационального страха. Седов откидываясь на спинку кресла: — У меня большие планы на тебя, Женечка.
— Тебе заняться больше нечем, да? Вон в приемной сидит девица — ноги от ушей, грудь, как барабан.
— Я не люблю пластик. И к тому же она согласна на все. Это скучно. А ты брыкаешься.
Он больной? Маньяк озабоченный!
— Ты понимаешь, что я могу написать заявление?
— А ты понимаешь, что пара звонков, и ты потеряешь дочь?
Меня будто мешком по голове огрели. Это шутка, да?
Смотрю в пустые равнодушные глаза и понимаю, что ни черта это не шутка. Он запросто сделает эти самые звонки.
— Ты не сможешь забрать мою дочь! — у меня трясутся руки, — я тебе ее не отдам.
— Пф-ф-ф, кто-то насмотрелся сериалов? Кому на фиг она нужна? Кроме тебя самой? Да никому. Даже папаше родному, — он бьет по больному, — если он вообще в курсе ее существования. А с тобой мне интересно играть, смотреть, как ты скачешь, как пытаешь убежать. Только результат все равно будет один, — кивает на стол. — Выбор за тобой. Можешь согласиться добровольно, а можем и по-плохому. Ты только представь, как она сидит в кабинете у инспектора или в приюте. Такая маленькая, несчастная, и ждет, когда же мамочка ее спасет.
— Пошел ты! — ринулась к двери и так резко ее распахнула, что чуть не убила сисястую помощницу, несущую кофе любимому боссу. — С дороги!
— Женечка, — доносится мне вслед, — не забудьте, ваше заявление я так и не принял. Отдохните пару дней, наберитесь сил и вперед. На работу.
Скотина. В каждом слове двойной подтекст.
Его длинноногая секретарша сначала удивленно хлопает глазами, а потом недовольно поджимает губы. В ярко подведенных глазах явственно читается ревность и немой вопрос «что в ней такого?»
Я тоже этого не понимаю. У нее сквозь белоснежную рубашку просматривается кружево белья, я уверена, что на ней чулки и стринги, врезающиеся между булок. Вот прямо бери и крути как хочешь. А у меня трусы в горошек зеленые и лифчик, у которого лямки вечно сползают с плеч. И какого черта он ко мне прицепился?
Я убегаю, не оборачиваясь. И только спускаясь вниз, понимаю, насколько ступила. Надо было взять диктофон и записать всю ту ересь, что он нес. И с записью в полицию. И заявление о преследовании, домогательстве и угрозах. Посмотрела бы тогда, как он запел.
— Вот дура, — шиплю, спускаясь по ступеням, — дура, дура, дура.
Я так занята самобичеванием, что не замечаю человека, идущего навстречу, и со всей дури на него налетаю:
— Простите…
— Женя?
У меня обрывается что-то внутри. Потому что это Денис.
Глава 7
Женечка
Отшатываюсь от него, будто обожглась, и хочу тут же уйти, но не успеваю. Орлов оказывает быстрее. Хватает за плечи, не позволяя отстраниться:
— Жень, что случилось? На тебе лица нет!
Надо же, какой внимательный. Хотя он всегда был внимательным, только сейчас его забота царапает что-то внутри, причиняя боль. Его руки обжигают плечи даже через толстый слой одежды, и что-то обрывается в животе. Моя привычная реакция на этого мужчину. Всегда, что бы ни случилось. И это так бесит, что придает сил.
Скидываю с себя его руки:
— Все просто отлично, Ден, — улыбаюсь натянуто, неискренне, старательно демонстрируя коренные зубы, а сама думаю, как бы сбежать.
Орлов снова пресекает мою попытку побега и перегораживает путь:
— Женя, ты выглядишь так, будто за тобой демоны гнались. Я же тебя знаю, что…
— Ден, ты о чем? Что ты знаешь? — отступаю от него на несколько шагов, потому что рядом с ним тяжело дышать. — Мои демоны никого, кроме меня, не касаются.
Он смотрит на меня так, будто о чем-то просит. Умоляет взглядом. Я не хочу этого понимать, принимать, чувствовать. Не хочу подпускать его близко к себе, потому что боль никуда не делась. Она тянется к нему, выворачивая внутренности. Особенно теперь, после слов Седова.
Кому на фиг она нужна? Кроме тебя самой? Да никому. Даже папаше родному, если он вообще в курсе ее существования.
