Автобуса все нет, и я каждую секунду оглядываюсь, ожидая появления Дениса. Прибежит сразу, как только до него дойдет. А до него обязательно дойдет.
Наконец, подъезжает нужный автобус, и мы с дочерью заходим внутрь. Она переживает за меня, с детской нежностью гладит по руке, приговаривая:
— Терпишь?
— Терплю.
Было бы смешно, если бы не было так грустно и страшно.
Лана была права. Надо было самой завести с ним разговор, на своих условиях, а теперь вот так вот.
Когда мы подходим к дому, я уже еле иду. У меня ноги ватные, руки ватные, и вообще все ватное. Я как амеба. И только детская теплая ладошка не дает растечься окончательно.
Справлюсь. Всегда как-то справлялась и тут справлюсь. Я сильная, выносливая, мне не привыкать к трудностям…
— Женя!
А-а-а, вашу мать! Как он здесь отказался?!
Я мечтаю провалиться сквозь землю, а Маришка, наоборот, замирает в немом восхищении, когда к нам подходит мрачный Орлов.
— Что ты здесь делаешь? — пытаюсь не дребезжать голосом, но выходит так себе.
— Поговорить надо.
— Мне некогда. Мы очень торопимся.
— Подождешь, — отрезает он, и у меня все внутри обрывается.
Точно понял. Вон как смотрит, аж глаза полыхают.
— Нет.
— Женя!
Между нами падает тишина. Такая густая, что хоть ножом режь. И тут вдруг раздается тоненький голосок Марины:
— Мама хочет сикать.
Спасибо, девочка моя заботливая, умеешь ты разрядить обстановку.
Ден хмурится, переводит на нее взгляд. Смотрит долго, пристально.
Я прекрасно понимаю, что он там пытается найти. Знакомые черты. И их там хоть отбавляй. Маришка с его сыном очень похожи, просто как под копирку делали — гены у папаши непробиваемые, все перекрывают.
— Жень, кто ее отец?
Вот он тот вопрос, которого я так боялась. От Орловского взгляда хочется провалиться сквозь землю, потому что там столько всего намешано — ужас! И растерянность, и подозрительность, и просыпающаяся ярость. А еще надежда. Да, именно она. Едва уловимая, но все-таки есть.
— Не сейчас!
Делаю попытку уйти, но он останавливает, схватив меня за руку. Его ладонь кажется обжигающе горячей, и с нее на меня будто перепрыгивают огненные искры.
Ни черта у меня еще не отболело.
— Жень!
— Я сказала — не сейчас! И не при ней! — Мои слова все равно что признание. Денис шумно выдыхает. Смотрит на меня огромными глазищами и не знает, что сказать. — Тебе пора, Денис. У тебя в машине сын. Уверена, что он хочет домой. К маме, — киваю на его автомобиль, — а нам действительно пора.
— Давай свой номер телефона, — он достает мобильный.
— Зачем?
— Блин, Жень, догадайся зачем! Я тебе позвоню.
— Когда? — спрашиваю настороженно.
— Сегодня! Или думаешь, что я такой разговор отложу? Лет на пять? Как это сделала ты?
Первый выпад. И я хотела бы на него ответить, высказать все, что думаю, но пока не могу. Рядом Маришка, ей и без того не по себе. Она, как совёнок, крутит головой, смотрит то на него, то на меня и, судя по надутым губам, намеревается зареветь.
— Записывай, — диктую цифры, — звони до девяти. Потом не отвечу.
— Не переживай, позвоню, — он присаживается рядом с Мариной, — а почему такая красивая девочка грустит?
Слезы в глазах Марины тут же пропадают. Она смущённо отводит взгляд и с кокетливой улыбкой прячется за мои ноги.
Сукин сын! Даже мелким девчонкам нравится.
— Я не грущу, — пыхтит дочь.
— Молодчина. Дай пять.
Она послушно тянет ладонь к его руке и шлепает. Ден на миг сжимает пальцы, удерживая ее пальчики, потом нехотя отпускает.
— Жди звонка, — говорит мне мрачно.
— С нетерпением, — язвлю, но на самом деле хочется удавиться.
Беру Марину за руку и веду к подъезду, чувствуя, как нас провожает тяжёлый взгляд.
Глава 10
Денис
Меня просто разрывает на ошметки. В клочья разлетается и мозг, и сердце, и душа.
Женя, Женя, Женечка… Ну разве так можно?
Я могу понять обиду, злость, ревность. Могу представить, как тебе тогда было плохо, потому что сам от тоски по ночам выл. Я даже был готов к твоей ненависти, отчужденности и холоду и смирился с этим, убедив себя, что так будет лучше.
Но вот такое… Оно просто выворачивает наизнанку.
Эта девчонка, закадычная подружка Сережи, сразу ведь привлекла мое внимание. Как взглядом за нее зацепился, так и не мог отвлечься, нет-нет да и вспоминал. Оказывается, не зря. Кровь — она такая. Тянет.
Вспоминаю эту Кнопку со смешным хвостиком на макушке. Вспоминаю ее глаза, так похожие на глаза моей матери, и в желудке сворачивается ком из ледяных змей.
Мне хочется рвануть обратно к ним. Во всем разобраться, но я не один — сзади в кресле сидит притихший Сережа.
Я ведь тогда Женю из-за него бросил. Не сделай я этого — и пацан бы не родился.
Так вышло, что не доглядел, и Танька залетела незадолго до нашего расставания. Пришла потом ко мне, мол, люблю, сил нет, жить без тебя не могу, и если ты не вернешься, сделаю аборт, потому что без тебя этот ребенок мне не нужен. Я пытался ее образумить, пытался объяснить, что ничего у нас все равно не выйдет, а она только ревела и топала ногами. Я даже отвел ее в клинику на тестирование, в тайне надеясь, что анализы покажут, что счастливый отец кто-то другой, не я. Но, увы, все подтвердилось.
И тут же подключился ее папаша. Тяжелый мужик с полным отсутствием морали, большими связями, причем не в самых благонадежных кругах, и с параноидальным желанием получить внука. Вот он-то мне руки и выкрутил. Сказал — не будет внука, значит, не будет и Жени, и полную выкладку о ней на стол: где бывает, с кем дружит. Заодно пообещал, что если не послушаю, не вернусь к Таньке, отдельные Женины части будут находить по всему городу.
Я долго пытался отрицать, искать другие пути, договариваться, в какой-то момент даже показалось, что у меня выйдет, но все сорвалось, когда эта дура Танечка поперлась в клинику и чуть было не сделала то, чем угрожала, а потом билась в слезах, дескать, люблю и все, жизнь без тебя не мила.
— Твоя девочка сегодня была в шаге от того, чтобы остаться без головы, — сказал Бойков, имея в виду Женьку, — решай это вопрос сегодня же.
На этом все и закончилось.
Я не мог рисковать Женей, а еще внезапно почувствовал ответственность за еще не рожденного ребенка, который нужен своей матери только как рычаг воздействия на меня.
