Я опять помогаю ей с завязками на шапке и с заедающей молнией на куртке. С каждой минутой меня штормит все больше. Мне хочется на нее смотреть, хочется взять на руки, хочется узнать ее поближе, но пока страшно. Страшно, что могу отпугнуть, могу не понравиться. Черт. Мне просто катастрофически важно понравиться ей!
Я хочу, чтобы дочь смотрела на меня не как на постороннего, не как на чужого папу, а как на своего, на родного. Понимаю, что надо работать над этим, что путь не простой, что придется постараться, но от нетерпения просто потряхивает.
— Все? Готовы? — окидываю их внимательным взглядом. Вроде одеты, обуты. Ничего не забыли. Хорошо. Переходим к следующему этапу. — Все, Ольга Алексеевна, мы пошли.
— Позвоните мне, когда Женя придет.
— Конечно, — беру за руку Серёжу, вторую ладонь протягиваю Марине. Она смотрит на нее пристально, немного недоверчиво, а потом аккуратно протягивает свою маленькую теплую ладошку.
У меня аж сердце до самых пяток проваливается, когда наши руки соприкасаются. Моя. Дочка. От Жени.
Горло перехватывает от волнения. Я нервно сглатываю, вожу подбородком, потому что воротник душит, и хрипло выдаю:
— Ну что, банда? Вперед за шоколадками?
И мы выходим из группы. Втроем. Слева сын, справа дочь, посередине я с выпученными глазами и нервно дергающимся кадыком. Папаша хренов. Чувствую, что мне надо что-то сказать, организовать совместную беседу, но пока в голове только три слова: «ммм», «ээээ» и «твою мать». Ладно, чуть больше, чем три.
Наверное, выгляжу я совсем хреново, потому что люди, попадающиеся навстречу, смотрят как-то подозрительно и все больше к стенке жмутся, когда мы подходим ближе.
— Пап, а может, торт купим? — предлагает Сережа, мудро решивший, что раз у нас гости, то можно просить что-то покрупнее обычной шоколадки.
Торт кажется мне неплохой идеей, потому маленькая девчачья ладошка в моей руке одобрительно сжимается.
— Сейчас разберемся, — авторитетно заявляю двум своим гномам и веду их к машине.
На улице уже темно, светят фонари, снег лениво кружится, и мы такие топаем. Только Жени рядом не хватает. Усадив мелких, я набираю ее номер:
— Как ты там?
— Все еще в плену, — раздается усталый, но в то же время взволнованный голос, — как Марина?
— Все нормально. Я ее забрал. Сейчас заедем в магазин, потом домой.
— Как у нее настроение?
— По-моему, она меня в чем-то подозревает, — через зеркало заднего вида наблюдаю за сосредоточенной Маришкой, осматривающей машину, и внезапно понимаю, что еще немного и у меня сейчас морда от дурацкой улыбки треснет.
— Она может, — соглашается Женя, — дай ей трубку на минуту.
Я протягиваю дочери мобильник:
— Мама с тобой поговорить хочет.
Девочка тут же выпрямляется на сиденье, подносит трубу к уху и серьезно, почти по-взрослому произносит:
— Алло.
Я не могу расслышать, что именно ей говорит мать, но ребенок сосредоточенно кивает, поддакивает, соглашается. Такая маленькая и такая серьёзная. У меня щемит за грудиной от непередаваемой нежности. Моя малявка.
После разговора с матерью она успокаивается и уже не смотрит на меня гораздо спокойнее, без подозрения. Почти. Я плавно выезжаю с парковки, краем уха слушая, как мои дети болтают, то обсуждая какой-то мультик, то перескакивая на тему игрушек, то вспоминая, что было в саду. Я еду аккуратнее, чем обычно, потому что дочь пристегнута кое-как, и когда мы добираемся до торгового центра, первым делом направляюсь в магазин за вторым детским креслом. Ребята идут за мной как два хвоста, держатся за руки и так ненавязчиво разговаривают про торт, всеми силами намекая, что папаша обещал вкусное, а вместо этого поперся непонятно куда.
Я помню, но сначала кресло. Безопасность превыше всего.
Кресло беру такое же, как у сына, только не серое, а бежевое, и сразу устанавливаю его на заднее сиденье. Пристегиваю дочь по всем правилам, намертво, потому что теперь Маринка часто в нем будет кататься. Даже если кое-кто будет против.
Потом мы отправляемся в супермаркет, где я подвожу детей к витрине с тортиками, и они, словно сурикаты, начинают крутить головами, рассматривать сладости, и в итоге на удивление синхронно останавливают выбор на чем-то шоколадном, украшенном позолоченными грецкими орехами.
После этого я заворачиваю в отдел фруктов и набираю там всяких яблок, бананов, мандаринов. В итоге довольные, с тележкой полной всяких вкусняшек, мы направляемся к кассе, и там еще Серега выпрашивает по шоколадному яйцу. Гулять так гулять.
— Какой у вас папочка заботливый, — умиляется кассирша, наблюдая за тем, как эти двое вьются возле меня.
Сын гордо выпячивает грудь, а Маришка надувает губы и тихо выдает:
— Это не мой папа.
Вот честное слово, как серпом по яйцам.
— Да? — продавщица смущается. — А так похожи, прямо как близняшки. Я подумала…
Под моим мрачным взглядом она затыкается и не договаривает о том, что же она там такое умное надумала. К счастью.
— Это дядя Денис, — снова поясняет серьёзная девочка. — Папа Серёжи. Мы дружим.
— Здорово, — уже скупо отвечает женщина, сосредоточенно пробивая товары и больше не глядя на детей.
Поганое ощущение. Просто наипоганейшее. Когда стоишь рядом со своим ребёнком, и он так уверенно произносит «это не мой папа». В тот момент я чуть не ляпнул «конечно, твой», остановило лишь то, что обещал Жене не торопиться, да и шумный проход возле касс совсем не то место, где надо признаваться маленькой девочке в том, что ты ее отец. Поэтому заткнулся, скрипнул зубами, поглубже затолкнул недовольство и начал распихивать продукты по пакетам.
Всему свое время. Все равно уже никуда они от меня не денутся. Ни Женя, ни мелкая егоза. И расскажу, и обниму, и постараюсь наверстать все те годы, что повели порознь.
После магазина снова идем на парковку. Сын с одной стороны за пакет держится — помогает нести, Марина с другой. Такие два маленькие, сосредоточенные, сопят от усердия.
Уже возле машины я отдаю команду:
— Стойте здесь.
Пока запихиваю пакеты в багажник, они стоят в сторонке.
— Теперь залетайте, — распахиваю заднюю дверь и помогаю забраться сначала одному, потом второй. Пристегиваю их, проверяю, все ли в порядке, и сажусь за руль, а они сосредоточенно шелестят фантиками. Сейчас изгваздают всю обивку шоколадом, но мне плевать, главное, что они оба рядом, со мной.
Мы снова перезваниваемся с Женей. Она совсем печальная, но не жалуется. Ее больше волнует, как там дочь. Не плачет ли, не боится, не прячется ли. Тогда я тайком снимаю видео, где Маришка довольная ковыряет игрушку из киндера и смеется, и пересылаю взволнованной матери.
