— Один день! — цедит сквозь зубы.
— Да помню я, помню, — машу ему рукой, — беги уже, а то опоздаешь.
Глава 15
Денис
Домой я прибегаю как полоумный. Мечусь по квартире, собирая барахло, и все валится из рук. Гоняю в голове события последних суток и, по-моему, даже не дышу. Все не могу поверить, что они были рядом, что к Жене прикасался. Непередаваемое ощущение, будто кто-то снова переключил рубильник в положение «вкус к жизни».
Взгляд цепляется за рисунок, над которым вчера пыхтел Серый Волчок. На нем изображены четыре кривых человечка. Дядя, тетя, маленькие мальчик и девочка держатся за руки. В отличие от того, как он рисует собственную мать — черным непонятным пятном, Женя у него вышла приветливая, с улыбкой. Правда, один глаз больше другого, но это мелочи. Я зависаю, глядя на эти примитивные художества. Сердце гремит где-то в голове, а губы сами расплываются в улыбке. Это самый прекрасный рисунок, который я видел в своей жизни.
У меня такое радужное настроение, что когда в дверь раздается звонок, я не жду подвоха, интуиция молчит…
А зря.
На пороге стоит Татьяна. Как всегда, с ногтями, губами, прической, в короткой норковой шубке и с такой мордой, будто ей кто-то подарил ключи от мира.
— Чем обязан?
— Где твоя улыбка, Орлов? — лыбится она. Пытается выглядеть как стерва, а на самом деле выглядит, как конченая сучка чихуахуа. — Разве ты не соскучился по своей любимой жене?
— К сожалению, к своим годам любимой женой так и не обзавелся. Только суррогатом.
— Ну-ну, милый. Не надо меня злить. Я пришла с миром.
— Тебя никто сюда не звал.
— Что же ты такой грубый, котик?
Ее манера держаться просто вымораживает. Я прямо чувствую, что она задумала какую-то инфернальную херню. Так ведь хорошо все было. Неделю не видел ее: и нервы спокойные, и глаз дергаться перестал, а тут на тебе — нарисовалась.
— Говори, зачем пришла, и проваливай, — нет никакого желания играть в ее дурацкие игры, хочется только одного — поскорее от нее отделаться.
— Даже в гости не пригласишь?
— Таня, — произношу с нажимом, — не беси. Просто скажи, какого хера тебе надо?
— Ты не догадываешься?
— Я в душе не ведаю, зачем ты приперлась, и гадать не собираюсь. Говори и проваливай.
Она зло сверкает глазами и перестает, наконец, выдавливать из себя эти уродские ехидные улыбки.
— Как был хамлом, так хамлом и остался!
— Ближе к делу.
Она фыркает, перекидывает с плеча на плечо свои длинные, блестящие волосы и чопорно произносит:
— Я за сыном пришла.
Чего, блядь? У меня глюки?
— Сделаю вид, что не слышал этого.
Пытаюсь прикрыть дверь, но эта безумная проворно, как мартышка, сует ногу в прихлоп. Очень хочется сломать эту спичку к чертям собачьим.
— Не так быстро, Орлов, — в голосе проскакивают истеричные нотки, — я вообще-то мать!
— Фига себе. Ты об этом вспомнила? А как же твои вопли о том, что ты в первую очередь женщина?
— Одно другому не мешает, — пыхтит зараза наманикюренная, пытаясь освободить ногу, которую я хорошенько так прижал.
— Тань, иди по своим делам и не позорься. Тоже мне мать нашлась.
— Да, мать, — она вытаскивает свое копыто из тисков и отступает на пару шагов, — и если ты не в курсе, то по нашему законодательству, при разводе ребёнка оставляют с матерью.
Я не понимаю, что она задумала, но мне это категорически не нравится, поэтому выхожу на лестничную площадку и плотно закрываю за собой дверь. Я не могу пустить эту курицу туда, где мы вчера были с Женей.
— Что ты бредишь? Мы с тобой это уже обсуждали, и ты сказала, что сын тебе не нужен.
— Я передумала, — ухмыляется, — и не отдам его тебе.
— Тань, хватит херней страдать!
— Никакой херни, милый. Я просто подумала, что больно ты в шоколаде. И развод получил, и ребенка. А мне, знаешь ли, невыносимо видеть твою счастливую морду. Так что Сергей пойдет со мной. Прямо сейчас. Иначе я вызову полицию и скажу, что ты его похитил и насильно удерживаешь.
— Ты совсем чокнулась, что ли?! — я зверею.
— Почему же? У меня наоборот глаза открылись на всю эту ситуацию. Разведемся, я подам на алименты…
— Тебе деньги нужны? Так я тебе и так их дам.
Я готов от нее откупиться. На что угодно уже готов, лишь бы выдавить ее из своей жизни и жизни сына.
— Э, нет, Дениска. Так ты один раз сунешь и все, а с алиментами я буду до его восемнадцатилетия тебя яйца откручивать. И видеться ты с ним будешь исключительно по моему разрешению. Например, в субботу. Один час.
По маниакальному блеску ее глаз понимаю, что стерва ни черта не шутит. Она просто прется от своего плана, от того, что может уесть меня.
— Тебе не нужен ребенок. У тебя же на него никогда не было и не будет времени.
— Подумаешь, — жмет плечами, — няньки в помощь. Возьму круглосуточную, и никаких проблем.
— Ты о нем подумала?
— Твою мать, Орлов! Почему ты все время это спрашиваешь? Я, по-твоему, все время должна думать только о нем? О том хорошо ему, плохо ему? У меня нормальная жизнь, которая не крутится вокруг спиногрыза!
— Сама же минуту назад кричала, что ты мать.
— И что? Мать не равно рабыня и прислуга.
У меня в голове не укладывается весь этот бред. Просто не укладывается.
— Это ты как дурак вокруг него прыгаешь. Мямлика какого-то растишь. Сережа то, Серёжа се.
— Вот и оставь его мне, и никто не будет тебя напрягать.
— Меня больше всего напрягает то, что ты доволен.
— Только в этом дело? Да? В том, что ты хочешь и дальше отравлять мне жизнь?
— Ты же мою отравил.
— Чем?
— Я когда за тебя замуж выходила, хотела нормальную семью, мужа, который будет любить и уважать, а получила упыря, который в мою сторону даже не смотрел. А я ведь старалась. Все для тебя делала. Красивая всегда была, ухоженная.
— Тань, я сразу предупреждал, что так будет. И тебя, и твоего папашу. Но вы почему-то в голову себе вбили, что если мне руки выкрутить и заставить жениться, то все будут счастливы.
— Можно подумать в тюрьму тебя посадили. Да о такой жене, как я, — указывает на себя большим пальцем, — любой нормальный мужик мечтает.
— Так вперед! Уверен, эти нормальные мужики в очередь выстроятся, когда узнают, что ты теперь свободна. Выбирай любого.
