Фыркнув, иду в указанном направлении. Шутить изволили, господин Бирюков? Я вас веселю? О-о-очень интересно. Обхохочешься!
— В «Камеди-клаб» не пробовался? — спрашиваю на ходу, не удержавшись от блаженного восторга оттого, что приняла сидячее положение. Уселась, вытянула ноги, откинулась на спинку сиденья и зажмурилась от охватившей тело истомы. Ка-а-йф!
— Да нет, не пробовался, меня моя жизнь в целом устраивает, за исключением того, что в ней очень не хватает тебя.
Слишком серьезный ответ, чтобы я сидела с закрытыми глазами. Поэтому я распахиваю веки и обнаруживаю напротив Мирона. Мы сидим, разделенные столиком, и он смотрит таким темным, обжигающим взглядом, что впору им камин поджигать. Во рту мгновенно пересыхает, облизываю губы и прячу глаза от такого испытующего взгляда.
— Ты сам виноват, Мирон, всё было бы иначе, не исчезни ты тогда из моей жизни.
— Ты поняла бы, скажи я, что женат? Если бы я вспомнил наутро свою жизнь и сказал: «Извини, мне нужно бежать. Жена ждет»? А потом собрал вещички и уехал в закат?
— Зачем про это говорить теперь? — передергиваю плечами. — Что сделано, то сделано. Давай я посмотрю твои чертовы документы, и покончим с этим!
— Нина, говорить надо, пока ты не поймешь.
— Этого не будет! — вскинувшись, качаю отрицательно головой.
И у Мирона хватает ума промолчать. Новый виток споров он прекращает с помощью сунутых мне в руки документов.
— Хочешь оставить жену и тестя без нитки? — спрашиваю, изучив материалы.
— Они не должны выиграть, — сцепляет крепко челюсти и сжатым кулаком ударяет по колену. Меня прошибает понимание, что я своими капризами отвлекаю его от важного дела. Также я понимаю, что мое участие в финансовых операциях — просто предлог, чтобы приблизить меня к себе. Вряд ли у Мирона нет в распоряжении нужных специалистов.
Но он не видит кое-чего главного. Жажда мести затмила ему разум.
— Мирон, ты рискуешь, — осмеливаюсь сказать, — они станут банкротами, ты это сможешь устроить, но что потом?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну посмотри, порассуждай, как они, — чуть наклоняюсь к нему, вручая документы. — Оставшись без денег, они не скажут, мол, поделом нам. Они захотят отомстить тебе. Раз способны были нанять банду, похитившую тебя, сделают это снова.
— Не сделают. Я приму меры.
— Нет, Мирон, нельзя всё время быть начеку! — говорю взволнованно. — Они тебя убьют! Ты не можешь быть таким беспечным!
— И что ты предлагаешь? — сдвинув брови, кидает папку на стол и спрашивает без особого интереса, только откидывается на спинку кресла и изучает меня взглядом.
— Отдай им то, что они хотят, пусть заберут и оставят тебя в покое.
— А тапочки в зубах им не надо принести?! — взбесившись, поджимает губы, но гнев обращен не на меня, поэтому я не боюсь.
— Ты злишься, и это понятно, я бы тоже злилась и хотела их проучить! Но давай попробуем найти другой выход. Нельзя ли… Развестись мирно? Разделить всё пополам?
— Мирно? Это как?
— Ну-у, — задумчиво бросив взгляд в потолок, размышляю. — Ты сказал, что усыпил их бдительность и твоя жена не подозревает о предстоящем разводе?
— Сказал. Я слежу за ними, чтобы прокололись, чтобы поймать с поличным.
— То есть ты ведешь себя как обычно?
— Нина, что ты хочешь до меня донести?
— Мирон, я понимаю, что твоя жена и тесть очень алчные люди, и они готовы на всё ради денег, но ты не думал, что твоя жена не потерпит, если ты вдруг объявишь о своей измене и о том, что у тебя скоро будет ребенок? Твоя обиженная жена тут же побежит в ЗАГС сверкая пятками! Я гений, да?
Мирон какое-то время слушает, застыв на месте. Не моргает и не сводит с меня взгляда. Улыбка сползает с лица, когда вижу, что идею мою он не оценил. Хмуро выдает:
— То есть ты решила перевести огонь на себя, моя милая спасительница? Думаешь, я пойду на это? Думаешь, подвергну опасности свою будущую жену и ребенка?
— Как ты сказал?..
Глава 22. Укрощение строптивой
Мирон
— Сказал как есть. Не позволю своему ребенку родиться вне брака. Нина, я разведусь и женюсь на тебе! — скрипнув зубами от злости, не скрываю своих намерений от этой активистки.
Между нами постоянно искрит. Буря — блеск — безумие. И мне нравится это ощущение, до одури нравится, до звезд из глаз, и я не понимаю, как продержался вдали от нее полгода. Потому что всё, что мне хочется сейчас, это взять упрямую мегерку, усадить к себе на колени и…
Черт, а что можно беременным женщинам на позднем сроке?!
Уйми свою бурную фантазию, Бирюков, завяжи стручок в узел и научи любимую женщину покорности. Кстати, об этом.
— А еще я люблю тебя! — выпаливаю на одном дыхании, пользуясь тем, что моя дама сердца ошалела от признаний, открыла рот, смотрит во все глаза и молчит. Надеюсь, она не онемела. Я хочу слышать страстные стоны и громко ругаться — с обязательным этапом в виде бурных примирений. Р-р-р, предвкушаю!
— Бирюков, а ты ху-ху не хо-хо? — возмущается моя колючая мегерка. Раззадоривает еще больше! На примитивном эротическом заговорила, моя злюка?
— Я тебя очень ху-ху и хо-хо, постоянно, — подмигиваю ей, а она злобно пыхтит.
— Засунь свою хотелку куда подальше! Знаешь, я такой наглости не встречала! Любит он меня! Скажи-ка мне, Мишенька-Мирошенька, ты как меня любишь? Вот не ешь, не спишь, обо мне мечтаешь? Прямо полгода вот так жил? Как ты, бедный, справился?
— Не, ну я, конечно, угрозы заслужил и сарказм, но люблю — и точка! И защищать меня, бросаясь грудью на амбразуру, не позволю!
— А что позволишь? — бесится моя разъяренная красивая фурия.
— Любить в ответ. Можешь подавать завтрак в постель и баловать по ночам двойными порциями десерта!
— Да я тебя! Да я тебя!
Впервые вижу, как моя Нина не может подобрать слов. А она моя, со всеми потрохами, только надо ей успокоиться и принять тот факт, что я из ее жизни никуда не денусь.
Поэтому я поднимаюсь, и она поднимается тоже с явным намерением применить физическую силу. Ух как замахивается рукой! Я ловлю тонкое запястье и дергаю на себя упирающуюся женщину своей мечты, а потом впечатываю ее тело в себя. Отлично друг другу подходим, как будто небеса специально нас создали для того, чтобы соединяться.
— Отпусти! — верещит Нина, дубасит кулачками по груди, а я держу ее за талию и позволяю изливать на себя бразильские страсти. Желали фурию в постель, Мирон Валерьевич, извольте, терпите!
— Успокоилась? — спрашиваю спустя минуту, а Нина обмякает у меня в руках.
— Отпусти… — просит уже вяло, а вид щек, исполосованных дорожками слез, меня убивает на хрен! Любимая женщина не должна плакать из-за меня и моих косяков!
