Да, я хочу его послать.
И нет, я этого не делаю.
Потому что пугаюсь. До дрожи, до горьких спазмов в горле. Я пугаюсь того, что он действительно поставит точку. Пугаюсь, потому что осознаю, что встряла. По самую макушку. Это не Барханов, это зыбучие пески какие-то. Они затягивают все сильнее, и боюсь в конце просто задушат. А я даже не могу противиться. Потому что влюбилась.
Как дурочка. До розовых щенят перед глазами.
Его взгляд меняется. Становится по звериному цепким, обжигающим.
Целует. Властно. Лишая здравого смысла и воли к сопротивлению. Я не могу бороться, потому что колени становятся пластилиновыми, и в груди пульсирует обжигающая лава. Он знает это, пользуется мой слабостью чтобы прогнуть, вынудить поступить так, как нужно ему.
— Хорошая девочка, — треплет меня по щеке и отстраняется, а я с трудом справляюсь с внезапно подкатившими слезами.
Я внезапно осознаю, насколько все зыбко. Понимаю, что мы с ним на разных берегах и между нами лишь тоненький мостик, готовый оборваться в любой момент.
Если это случится Демид выплывет, а я упаду в самый глубокий водоворот и захлебнусь.
— Я позвоню тебе вечером, когда у меня все закончится, — произносит будничным тоном, будто и не ломал меня пару секунд назад, — а завтра пообедаем в одном хорошем месте.
Горечь во рту усиливается. Мое время — это его обеденные перерывы, да редкие вечера, когда он не пропадает на встречах. Ему этого хватает, а мне чертовски мало, и я до одури боюсь, что и эти крохи рано или поздно оборвутся.
Он отвозит меня домой, высаживает возле подъезда и без сожалений уезжает.
Невозможные ощущения внутри. Будто кипятка плеснули на обнаженную рану.
Мне больно. Я не понимаю почему. Мы вместе. Все хорошо.
Я просто чувствую, что это хорошо не зависит от меня. И продлится ровно столько сколько это будет нужно Барханову.
— В смысле не идешь? — возмущается Алина, — мы же договорились. Что за бред?
— У меня просто не получается. Дела, — вяло отбиваюсь от подруги, чувствуя себя глубоко несчастной. Ну почему все так через жопу? Где справедливость в этом мире?
— Вознесенская! Какие дела? Посылай их нахер и вперед. Ночь зовет.
— Не могу, — повторяю, как унылая бараниха, — мне нельзя.
Эти слова слетают с языка прежде, чем я успеваю подумать.
— В смысле нельзя? Мама не пускает? Ты опять люлей за что-то отхватила?
— Нет.
В трубке тишина, а потом подозрительный шепот.
— Ты из-за мужика своего супер-пупер-мега-крутого не идешь? Да? Он тебя не пускает?
— Он просто попросил, чтобы я осталась дома. Потому что волнуется. Помнишь того типа, который в прошлый раз меня напоил…
— Ты мне зубы не заговаривай! Он просто посадил тебя на цепь, да? Ты теперь всегда будешь делать то, что он говорит?
— Все не так…
— А как, Лер? Ты постоянно срываешься с крючка. Вспомни, когда ты последний раз с нами ходила? Только и слышно от тебя Демид то, Демид се. Можно подумать кроме него ничего вокруг не существует.
— Алин, не нагнетай. И так тошно.
— Бросай ты своего старого пердуна. Этот папик так и будет указывать, что тебе делать, куда ходить, что надевать.
Сама того не подозревая, бьет прямо в цель. Я никому не рассказывала о той позорной примерке, когда Демид приказал меня переодеть в «нормальный вещи».
Всем сказала, что сама до такого додумалась.
Снова горько во рту. Это мое привычное состояние. Яд, пропитавший меня насквозь, все чаще пробивается сквозь ту пьянящую сладость, которая захлёстывает рядом с Демидом.
— Алин, все нормально. У нас с ним просто планы на этот вечер, — вру, чтобы хоть как-то отгородиться, оправдать себя.
Она недовольно пыхтит в трубку:
— Кто так делает? Днем же договорились, что все вместе пойдем, а ты соскакиваешь в последний момент! Так подруги не делают! — возмущенно бросает трубку, а я со стоном падаю на кровать.
Теперь девочки будут думать, что я променяла их компанию на Демида. Сам Демид как всегда на своей проклятой работе. А я одна в комнате и давлюсь слезами от обиды.
Глава 13
Лера
Обида не проходит. Я провожу в ее душных объятиях весь день. Она то усиливается, то ослабевает, но ни на миг не исчезает полностью. Глаза на мокром месте. Мне хочется реветь, потому что жалко себя, а еще потому что не знаю, чего хочу.
К девочкам или к Демиду?
С подругами весело. С ними я молодая, свободная и безбашенная, готовая смеяться и тусить всю ночь напролет.
С ним… С ним я задыхаюсь от урагана чувств. Невыносимый, черствый, порой чудовищно циничный, но когда он смотрит на меня, когда прикасается, улыбается… Я чувствую себя рядом с ним живой.
Закрыв лицо руками, долго стою возле открытого окна. Теплый ветер играет волосами, крики детей во дворе сливаются в один сплошной гомон, вечернее небо наливается багрянцем.
Мне так одиноко, что челюсти сводит. Чтобы хоть как-то себя развлечь прогоняю сестру с кухни, когда она в очередной раз пытается приготовить какую-то жуткую горелую подошву. Она, не скрывая облегчения, сбегает к себе в комнату, а я занимаюсь ужином. Даже пирог пеку. Шарлотку. Но все время пока размешиваю тесто и режу яблоки, думаю о том, как бы здорово было приготовить это на кухне у Демида.
Ему бы наверняка понравилось.
Мне хочется к нему. Точка. Несмотря на жесткий ошейник, сдавливающий шею.
Это просто сильнее меня.
Вечером, когда за окном уже темнота, мне приходит сообщение от Демида. Я открываю его трясущимися пальцами, напрочь забывая, что надо дышать.
«Все. Мы наконец закончили. Еду домой».
«Ты слишком много работаешь!»
Хочется добавить: «и слишком мало времени проводишь со мной!!!». Но не хочу казаться пустоголовой ленивой дурочкой, поэтому сдерживаюсь.
«Нормально».
Весь ответ. Нормально. Его устраивает.
Меня нет. От этого щиплет глаза.
«Какие планы на вечер?» — кусаю трясущиеся губы. Меня почему-то колошматит, передёргивает с ног до головы, будто схватилась за провода.
«Поем и спать».
На самом деле мне хочется, чтобы он пригласил меня к себе. Я бы нашла способ улизнуть из дома. Но он не зовет. Ему удобно, что я сижу дома, а меня снова разрывает на ошметки от желания сделать хоть что-то. Хорошее, плохое, безумное.
Что угодно.
И я делаю.
