Первая причина в том, что границы профессий размываются. Как пишут авторы доклада «Навыки будущего», «в новом сложном мире будет всё меньше фиксированных профессий и всё больше ситуативных ролей, которые человек станет занимать в процессе реализации коллективных и индивидуальных целей»
[112]. В такой ситуации полученный в 23 года диплом будет не особо полезен в 40, если за эти годы не пройти дополнительно хотя бы десяток различных курсов. В сфере искусства такое положение сложилось задолго до прочих сфер. Само название профессии «художник» ничего не скажет о том, чем именно занимается человек: по большому счёту, это не профессия, а облако тегов, тех самых ситуативных ролей. Микеланджело, будучи скульптором, взял на себя роль живописца, приняв заказ папы римского на роспись потолка Сикстинской капеллы
{101}. Рубенс, хотя и был в первую очередь живописцем, в разных ситуациях исполнял роли управляющего производством, дипломата, идейного вдохновителя и так далее.
Вторая причина кроется в снижении значимости жёстких навыков и росте востребованности мягких. До недавних пор в любой профессии опыт считался залогом успеха. Ещё в 1930 году основатель бихевиоризма Джон Бродес Уотсон называл интенсивную практику «наиболее убедительным объяснением не только для успеха в любой области, но даже для гениальности»
[113]. По этой логике, достаточно освоить одну специальность, проработать несколько лет, и вы гарантированно станете первоклассным профессионалом, а ещё через несколько лет – даже гением. Популяризации такого подхода способствовала его простота и броское название, придуманное Малкольмом Гладуэллом, вошедшим в сотню самых влиятельных людей по версии журнала Time, – «правило 10 000 часов»: практикуйся 10 000 часов, и станешь профи. Однако исследование 2014 года показало, что в спорте, к примеру, от практики зависит лишь 18 % успеха, в образовании – 4 %, а в какой-либо профессиональной деятельности – меньше 1 %
[114]. На передний план выходят личные качества, к которым относятся мягкие навыки, а их, в отличие от жёстких, нужно осваивать и развивать всю жизнь. В искусстве, как это часто бывает, всё случилось значительно раньше. Уже в эпоху Возрождения заговорили о том, что для художника важна не только ремесленная выучка, но и то, что сегодня называют навыками будущего.
Наконец, третья причина актуальности концепции 3L заключается в растущей продолжительности жизни, а заодно физической, умственной и профессиональной активности. Исследования показали, что «учёба и интеллектуальная деятельность положительно влияют на когнитивную функцию и могут защитить от возрастных заболеваний»
[115]. В число таких защитных практик учёные включают регулярную интеллектуальную активность: изучение новых языков или карточных игр «положительно влияет на когнитивные способности и может быть ассоциировано с пониженным риском болезни Альцгеймера»
[116]. Если несколько поколений назад человек, научившись земледелию, занимался им до самой смерти (а жили тогда в основном лет до 40), то сегодня нужно как-то обеспечить себе активную жизнь хотя бы до 80 лет. Опять же, в мире искусства это было актуально уже давно: некоторые герои этой главы прожили долгую жизнь и сохраняли высокую активность до последнего вздоха (Гойя – до 82 лет, Дега – до 83, Матисс – до 84, Пикассо – до 91).
Кое-кто из героев предыдущих глав тоже отличался долгожительством: живописец XVI века Тициан прожил 86 или 88 лет, архитектор и скульптор XVII века Джан Лоренцо Бернини – 81 год, мастера XVIII–XIX веков Жак-Луи Давид и Элизабет Виже-Лебрен прожили 77 и 86 лет соответственно. Художников XX века, доживших до преклонного возраста, уже больше: Альфонс Муха скончался в 78 лет, Эдвард Мунк – в 80, Марсель Дюшан и Цугухару Фудзита – в 81, Сальвадор Дали и Давид Бурлюк – в 84. Эль Анацуи родился в 1944 году, Ричард Серра – в 1938, и оба всё ещё в строю.
Рецепт долголетия
Связь между активным долголетием и непрерывным обучением особенно отчётливо прослеживается в биографиях двух великих испанцев – Франсиско Гойи и Пабло Пикассо. Второй родился на 135 лет позже первого, учился на его работах и неоднократно черпал в них вдохновение. Оба эмигрировали во Францию, занимались искусством до конца жизни и неустанно учились, пробовали делать что-то новое и расширяли границы своих возможностей.
Гойя: искусство не стареть
У придворного художника нескольких королей Испании Франсиско Гойи есть рисунок, который мог бы стать визуальным эпиграфом к этой главе. Он называется «Я всё ещё учусь»
{102}, и на нём изображён похожий на лешего старичок с ходунками и косматой седой бородой. Гойя сделал этот рисунок незадолго до смерти и, как пишет глава отдела рисунков и гравюр музея Прадо Хосе Мануэль Мантилья Родригес, он «лучше всего выражает дух Гойи последних лет его жизни»
[117]: хотя суставы старика поражены артрозом, он не намерен сдаваться.
Гойя учился всю жизнь, причём в первую очередь у художников, живших до него, и у самой жизни. В музее Прадо хранятся его записные книжки с огромным количеством рисунков: здесь изображения скульптур Античности и Ренессанса, хлёсткие карикатуры, беглые зарисовки, наброски композиций для будущих картин и гравюр. В 32 года Гойя создал серию гравюр по мотивам основных картин своего великого предшественника – Диего Веласкеса. Таким образом он, с одной стороны, способствовал просвещению в Испании (гравюры продавались по шесть реалов и были куда доступнее, чем картины, украшавшие королевский дворец), с другой – учился у Веласкеса, на практике постигая его секреты.
Именно эта жажда непрерывного обучения восхищала в Гойе испанского философа Хосе Ортега-и-Гассета. Он писал, что биографы Гойи напрасно не уделяют должного внимания «невероятному, почти не ведающему границ мастерству, владению любой техникой живописи, гравюры, рисунка»
[118]. Мастерство, конечно, не врождённое: «Всю свою жизнь он озабочен тем, чтобы овладеть всеми возможными способами самовыражения»
[119]. Гойя оставил нам множество картин, фресок, офортов – настолько новаторских, на сто лет опережающих время, что художники XX века, в частности сюрреалисты и экспрессионисты, видели в нём отца современного искусства.
