Но единственным ответом им был свист ветра да грохот бури.
Вообще-то мальчика, конечно, звали не Малыш. Он был крещён под именем Анаксимандр Хаструбель Хризостомос. Это имечко происходило из старинной книги рассказов, откуда папа Дик черпал материал для своих театральных постановок. Но такие сложные имена не мог произнести ни один человек, а тем более запомнить, даже сами родители. Поэтому они звали его просто Малыш, всю его жизнь, – и мы тоже будем придерживаться впредь этого прозвища. Так что его настоящее полное имя можно тут же безболезненно забыть.
Мама Дик ударилась в слёзы:
– Он такой безоглядный, такой неосторожный мальчик, – всхлипывала она. – Хоть бы он не вляпался во что-нибудь на свою голову…
– Ну, – злился папа Дик, – будем называть вещи своими именами. Он самый упрямый и самый непослушный сын из всех, какие у нас были.
– Но ведь у нас больше не было никого, – стенала мама Дик.
Папа Дик обнял её, утешая, и гладил по голове, сбив набок её ночной чепчик.
– Успокойся, моя радость, – лепетал он. – Не сомневайся, он скоро объявится. Таким, как он, ничего не делается. Найдётся он, и уж тогда я всыплю ему как следует сразу за всё.
– Нет, ты этого не сделаешь! – ревела мама Дик. – Ты изверг, а не отец. И вообще, что, если его похитили разбойники?
– Да брось ты, – отмахнулся папа Дик. – Мы же специально выехали на ночь глядя, чтобы нас никто не увидел. К тому же в такую погоду никакой разбойник не будет сидеть в засаде.
– Ты говоришь и сам себе не веришь! – воскликнула мама Дик, всё больше впадая в отчаяние. – Тут висельников полный лес, кишмя кишат.
– Ну хорошо, допустим. Но какая выгода им его красть? – возразил папа Дик, хотя и не вполне уверенно. – Мы всего лишь бедные бродячие актёры. Мы не сможем заплатить за него выкуп. Кому понадобилось похищать нашего Малыша?
Мама Дик высвободилась из объятий мужа и отступила на шаг назад, разом побледнев.
– Где-то в здешних лесах, – со страхом выдавила она, – гнездится сам Родриго Грубиан, самый злобный и страшный из всех рыцарей-разбойников. Это совершенно бессердечный человек. Он творит зло не ради денег, а ради собственного удовольствия. И не просит никакого выкупа. И если наш Малыш…
Она не смогла договорить. Тут и папа Дик заплакал. Они упали друг другу на грудь, и дождь поливал их лица вперемешку со слезами.
– О ужас, сгинь! – прокричал Сократ изнутри вагончика. – Хорошенький был бы сюрприз. Но не надо так сразу терять голову. Может, Малыш просто вышел сделать пи-пи или вроде того.
– В таких случаях, – ответил папа Дик, давясь слезами, – он обычно кричит, чтоб остановились и подождали его.
– Но если ты спал, сонливец ты этакий, – мама Дик принялась трясти его, – ты же не мог его услышать! И бедный Малыш теперь плутает где-то в ночи.
– Но ты ведь тоже спала, – несмело возразил папа Дик, – иначе бы ты заметила, что он вышел.
– Чёрт побери! – злобно крикнул попугай. – Не будет ли кто так любезен поставить вагончик на колёса? Сколько можно Сократу висеть тут вниз головой на штанге? И ничего не видно, потому что коптилка погасла, и вообще. Останемся здесь до утра, а когда солнце взойдёт, Сократ облетит все окрестности и поищет Малыша. А вы сможете проделать то же самое пешком. Но сейчас нам ничего не остаётся, кроме как ждать, не придёт ли он сам. Да поставьте же вагончик, будьте любезны, чтобы Сократ мог хотя бы думать толком.
Этот попугай был, как вы видите, весьма рассудительной птицей, и его не так-то просто было лишить самообладания. Он принадлежал к породе очень мелких и особенно ярко раскрашенных птиц; он походил на клоуна, но очень не любил такого сравнения. Кроме того, он был пожилой попугай, что не редкость среди них, ему было лет сто, то есть с жизненным опытом птица.
То, что он умел так превосходно говорить, было легко объяснимо: он странствовал по свету не только с мамой и папой Дик, но и с дедушкой и бабушкой Дик, которые тоже были кукольниками, и сотни раз, а то и сотни сотен раз прослушал все спектакли, пока не выучил все роли наизусть и мог их безошибочно произнести. А ещё он был разумной птицей и недаром носил имя знаменитого греческого философа. Он мог обходиться со своим огромным словарным запасом не хуже, чем какой-нибудь профессор.
Папа Дик нашёл крепкий длинный сук, который использовал в качестве рычага. Мама Дик налегла как следует и подпирала вагончик снизу. Вилли, Улли и Долли, три осла, тоже впряглись – и после нескольких «раз-два-взяли!» вагончик удалось поставить на колёса. Та сторона, на которую он упал, была вся в грязи, но дождь тут же принялся её отмывать. Другого ущерба не было.
Супруги вошли внутрь и снова засветили масляную коптилку. Потом привели в порядок всё, что было разбросано. А когда управились, сели друг против друга за маленький столик, взялись за руки и заботливо смотрели друг на друга. Ложиться спать ни у кого охоты не было.
Мама Дик время от времени вздыхала и повторяла одно и то же:
– Что же нам делать, папа Дик?
И папа Дик всякий раз отвечал:
– Я не знаю.
В конце концов Сократ почистил пёрышки и распушил их.
– Ждать и пить чай! – проворчал он.
Так они и сделали, потому что ничего более разумного они действительно пока не могли сделать.
Снаружи вагона на ветру и под дождём стояли Улли, Долли и Вилли. Но это им нисколько не мешало, они были привычные. Только на сей раз они повесили головы и развесили уши.
Вторая глава,
в которой Малыш осаждает крепость Гробург
В то время как далеко-далеко впереди на просёлочной дороге папа и мама Дик сидели в кукольном вагончике, пили чай и тревожились за своё дитятко, Малыш прокладывал себе путь сквозь густые лесные заросли. В те давние времена даже в нашей стране ещё были настоящие непроходимые леса с тысячелетними деревьями, с оврагами, куда ещё не ступала нога человека, с лианами и болотами, над которыми плясали по ночам блуждающие огоньки. Тот огромный лес, о котором пойдёт речь в этой истории, назывался Страхопуща, потому что был уж особенно жутким.
Это значило, что там жили не только медведи и удавы, но и лесные духи, злые кобольды и всевозможные другие чудовища. Но самое главное – здесь жил, спрятавшись в своей неприступной крепости, тот самый ужасный из всех рыцарей-разбойников, которого мама Дик упоминала с таким страхом: Родриго Грубиан.
Никто во всей стране не смел даже произнести его имя, не перейдя на шёпот и не прикрыв рот ладонью, потому что даже упомянуть его считалось опасным. О дикости и злобе этого изверга ходило множество легенд. Но в первую очередь рассказывали невероятные вещи о его нечеловеческой силе в бою, которая делала его непобедимым. Даже самые отважные богатыри и смелые головорезы предпочитали пускаться в более безопасные приключения, а Страхопущу обходили самой дальней стороной.
