– Пунш из пуншей, милый мой,
Если кто грозит войной,
И оружьем торг ведёт,
И без памяти орёт,
Так заткни ему ты рот.
Пусть зовётся он банкрот.
А Заморочит подхватил новым куплетом, и так они вливали в себя всё больше и больше пунша. Это превратилось в своего рода соревнование по питью и умению рифмовать вирши. То он опережал её, то она – его, но окончательно победить не мог ни один из них.
Ворон и котик не на шутку были напуганы, слушая их и наблюдая за происходящим. Они ведь не могли проверить, как исполнялись эти желания в мире. Оказал ли один-единственный звук новогоднего колокольного звона то действие, на которое они рассчитывали? А может, он был слишком слаб, чтобы побороть дьявольское обратное действие загаданного желания? А вдруг колдун и ведьма были правы и все их пожелания выполнялись в обратном смысле? Тогда в мире наступит страшнейшая катастрофа, и никто его уже не спасёт.
Без двадцати пяти полночь
Яков сунул свою голову под крыло, а Мориц закрывал передними лапками то уши, то глаза.
Тем временем ведьма и колдун тоже заметно выдохлись, отчасти оттого, что им всё труднее становилось рифмовать желания, а свою норму злых дел, обозначенную в подписанном ими договоре, они уже давно перевыполнили, а отчасти и оттого, что перестали получать удовольствие от своего колдовства. Они ведь тоже не могли воочию видеть последствия высказанных ими пожеланий, а люди их сорта получают настоящее наслаждение от тех бед, которые они накликали, лишь тогда, когда видят их своими глазами. Поэтому они решили, что оставшийся пунш они употребят себе в удовольствие, будут колдовать не для всего мира, а для своего ближайшего окружения.
У Якова и Морица чуть сердца не остановились, когда они это услышали. Оставалось теперь всего две возможности. Либо выяснится, что тот звон, один-единственный, который им дал святой Сильвестр, не подействовал – тогда всё пропало, всё обречено на неминуемую гибель, – либо звон этот и в самом деле уничтожил обратное действие пунша, но тогда Заморочит и Тирания это неминуемо сейчас обнаружат. Что в этом случае предстоит котику и ворону, догадаться нетрудно. Они с тревогой обменялись взглядами.
А Заморочит и Тирания выпили к тому времени каждый уже не меньше тридцати стаканов пунша и были пьяны настолько, что едва не падали со стульев.
– А теперь, моя любимая тётушка, – и колдун икнул, – теперь, моя дорогая Тира-Тати, – и он снова икнул, – теперь, если ты не против, мы займёмся наконец нашими дорогими зверюшками… Ну, как ты считаешь?..
– Замечательная мысль, мой миленький Вульчик, – ответила ведьма. – Иди поскорее ко мне, Яков, мой нахальный мальчик… – И она заикала.
– Нет, нет! – в ужасе прокаркал Яков. – Я хорош как есть, не трогайте меня, мадам! На помощь!
Он попытался было удрать и кружил по лаборатории, чтобы найти место, где можно спрятаться, но Тирания проглотила ещё один полный стакан пунша и не без труда, путаясь в словах, произнесла:
– Пунш из пуншей, я прошу:
Исполни всё, как я хочу.
Яшу Карка полюби,
Его перья обнови,
Пусть летает, пусть гнездится.
Ведь отличная он птица,
Его мучить не годится!
Колдун и ведьма – и даже, пожалуй, сам ворон, настроенный пессимистически, – ожидали, что бедняга мигом окажется без единого пёрышка, словно общипанный петух, и от нестерпимой боли тут же повалится полумёртвым на пол.
Но вместо этого Яков почувствовал, что его вдруг украсило греющее чёрное с отливом в синее блестящее оперение, куда более красивое, чем у него было даже в юные годы. Он взъерошил перья, выпрямился, выпятил грудь, расправил сперва левое, потом правое крыло и, крутя головой, пытался их разглядеть.
Оба были безупречно хороши.
– Вот это да! – прокаркал Яков. – Мориц, ты тоже видишь то, что вижу я, или я совсем уже спятил?
– Я тоже вижу, – прошептал маленький котик, – и поздравляю тебя от всего сердца. Для старого ворона ты выглядишь очень элегантно.
Яков сильно взмахнул своими новыми крыльями и закаркал в восторге:
– Ур-р-р-а-а! У меня ничего больше не болит! Я чувствую себя вылупившимся из яйца!
А Заморочит и Тирания застывшим взглядом упёрлись в ворона. Их головы были чересчур затуманены, чтобы понять, что случилось.
– К-как эт-то возможно? Промах? Ошибка? Ошибка… Странная птица… всё глупости? Значит… всё неверно!
– Тётушка-решётушка, – прохихикал колдун. – Всё в твоей голове просеялось, а царит там трам-тара-рам. – Он икнул. – Никуда ты не годишься, бедная старушенция! Сейчас я тебе покажу, – он снова икнул, – как это делает профессионал. Гляди, учись!
Он налил себе ещё полный стакан пунша, разом опрокинул его себе в глотку и протараторил:
– Пунш из пуншей, милый мой,
Ты котёнка успокой!
Пусть здоровеет, пусть хорошеет!
Пусть мурлычет и поёт!
Пусть им любуется народ!
Мориц, который до этой минуты чувствовал, что умирает – так ему было плохо, – и был не в силах произнести ни звука, вдруг ощутил, что его убогое толстое тельце подтянулось, выросло, и он превратился в мускулистого кота-красавца. Шкурка его перестала быть нелепо пятнистой, а стала белоснежной и шелковистой, а усы его оказали бы честь даже тигру.
Он откашлялся и произнёс голосом таким глубоким и чистым, что сам пришёл в неописуемый восторг:
– Яков, дорогой друг, как ты меня находишь?
Ворон подмигнул ему одним глазом и прокаркал:
– Высший класс, Мориц, ты просто пугаешь своим великолепием. Ты выглядишь точь-в-точь как всегда мечтал.
– Знаешь что, Яков, – задумчиво сказал кот и погладил лапой усы, – пожалуй, тебе теперь снова следует называть меня Мяурицио ди Мяуро. Это имя мне больше подходит, верно? Послушай! – Он набрал воздуха в лёгкие и сладко запел: – O sole mio…
– Тсс, – одёрнул его Яков. – Осторожно!
Без четверти полночь
Но колдун и ведьма, к счастью, ничего не слышали, потому что между ними разгорелся страшный скандал. Крича как бешеные и ругаясь на чём свет стоит, каждый из них обвинял другого в том, что тот допустил ошибку.
– Ты считаешь себя профессионалом, – не своим голосом орала Тирания, – ну и смех! Ха-ха-ха! Да ты ничтожный, – она икнула, – просто комичный неумеха!
